— Как ты, доченька? — спрашивает папа.
Он задает этот вопрос уже в третий раз с тех пор, как пришел домой.
— Нормально, — коротко отвечает она.
Мину чувствует ужасную усталость, силы покинули ее. Она несколько часов подряд говорила с мамой. Но она не знает, «как она». Знает только, что больше не может прислушиваться к своему состоянию.
— Вы будете писать об этом? — спрашивает она.
Папа почесывает переносицу так, что очки ходят ходуном.
— Мы долго обсуждали этот вопрос. Если бы несчастный мальчик покончил жизнь самоубийством у себя дома, мы бы, разумеется, написали об этом. Но беда случилась в школе. Об этом и так уже знает весь город.
Мама качает головой.
— Вас заклюют, если вы напишете об этом.
— Если не напишем — тоже.
Папа Мину — главный редактор местной газеты. Она выходит всего пару раз в неделю и чаше всего публикует на первой полосе «сногсшибательные» новости типа «Новая дорожная развязка на улице Гнейсгатан». Три четверти жителей города подписываются на «Энгельсфорсбладет». Мининого папу знают все.
— Сесилия написала статью, — продолжает отец. — Мне пришлось вычеркнуть половину. Все эти охи и вздохи… Вы же знаете Сесилию. Но самоубийство — щекотливая тема, как бы сдержанно ни был написан текст.
Мину смотрит в тарелку. Она практически не притронулась к еде, мясной соус выглядит отталкивающе.
— А полиция уверена в том, что это самоубийство? — спрашивает она.
— У них нет ни малейших сомнений, — отвечает папа. — Но… Только это останется между нами, договорились? Ни слова в школе.
— Конечно, о чем речь, — вздыхает Мину.
Она никогда не давала отцу повода усомниться в том, что умеет держать язык за зубами. Мину рано уяснила, что большинство людей собирает информацию только для того, чтобы передать ее дальше и что единственный способ получить действительно интересную информацию — это обращаться с ней честно.
— Элиас умер вчера около половины пятого. Сразу же после встречи с директором. У него было много пропусков занятий, и директор хотела, пока не поздно, «спасти ситуацию», как она выразилась. Они говорили в течение получаса.
Мину вдруг понимает, что имела в виду Линнея, обвиняя директрису. Что же все-таки случилось во время этой встречи?
— А что говорит директор? — спрашивает она.
— Адриана, разумеется, подавлена.
— И она не заметила в поведении мальчика ничего подозрительного? — спрашивает мама.
— Этот вопрос ей непременно будет задан: как могло случиться, что она ничего не заметила?
— Бедная женщина. Проработать в городе всего год, и вдруг такое.
— Ответственность школы, бесспорно, еще будет обсуждаться. В том числе и потому, что способ и место самоубийства представляется неслучайным, Элиас явно хотел этим что-то сказать.
— Эрик, — говорит мама. — Зачем напоминать Мину о…
— Да я, черт возьми, и не хотел ей ни о чем напоминать, — огрызается папа.
— Может, поговорим о чем-нибудь другом? — спрашивает Мину.
Родители тревожно смотрят на нее и обмениваются взглядами.
— Я больше не могу слышать об Элиасе, — бормочет Мину.
— Я понимаю, — спокойно говорит мама.
Остаток вечера они говорят о сокращении финансирования газеты. Мину время от времени вставляет в разговор свои комментарии. Но все равно не помнит ни слова из беседы, когда ужин подходит к концу.
Продолжая жевать, мама Анны-Карин берет в руки зажигалку. Такое впечатление, будто она ест через силу и ждет не дождется, когда можно будет наконец затянуться сигаретой. Анна-Карин уже давно перестала жаловаться на дым. Мама считает, что сигареты — единственная роскошь, которую она себе позволяет, и потому она будет «черт возьми, курить, не мучаясь угрызениями совести».
В окно стучит дождь. Во дворе разлились лужи коричневой воды.
Картофельный салат и свинина застревают в горле у Анны-Карин. От переживаний желудок как будто съежился и отказывается принимать еду. Анна-Карин пыталась заниматься уроками до ужина. Но через какое-то время обнаружила, что все время читает один и тот же абзац.
Учиться в классе с естественно-научным уклоном трудно. Но если Анна-Карин хочет стать ветеринаром, ей нужны отличные оценки. Нельзя допустить отставания уже в начале первого года гимназии.
— Мне звонили, — вдруг говорит дедушка, глядя на Анну-Карин. — Оке звонил. Сынок-то его работает водителем «скорой». Оке спрашивал, как ты. Была ли ты знакома с мальчиком.
— Что там еще такое? — спрашивает мама, затягиваясь сигаретой.
И мама, и дедушка смотрят на Анну-Карин. Никуда не денешься, нужно отвечать.