— Что-то еще? — спросила она.
— Нет, — промямлил Элиас и захлопнул дверь.
Услышав щелчок замка, он почувствовал неимоверное облегчение, как будто избежал смертельной опасности.
В школе тихо и непривычно безлюдно. Всего полчаса назад, когда он заходил в кабинет директора, в школьных коридорах кипела жизнь.
Грохоча ботинками по ступенькам спиральной лестницы, Элиас спускается вниз, одновременно набирая номер Линнеи. Он успевает добежать до первого этажа и распахнуть дверь в вестибюль, когда она наконец берет трубку.
— Алло, — говорит Линнея.
— Это я, — говорит он.
От волнения у него начинает щемить сердце.
— Да, это ты, — помедлив, отвечает Линнея. Она всегда так отвечает.
Элиасу становится немного легче.
— Прости, — говорит он. — Прости меня, пожалуйста, за вчерашнее.
Вообще-то он хотел извиниться еще утром, как только увидел Линнею, но не нашел подходящего случая. Линнея сторонилась его целый день, а перед последним уроком исчезла.
— Вот как, — только и ответила она.
В ее голосе не слышно злости или огорчения, он звучит бесцветно и безнадежно — как будто она сдалась, опустила руки, и это пугает Элиаса, как ничто другое.
— Это, в общем… Я не начинал опять. И не собираюсь начинать. Так… Всего один раз затянулся…
— Ты уже говорил это вчера.
— Мне показалось, ты не поверила.
Элиас уже прошел мимо школьных шкафов, мимо вкрученного в пол деревянного стола со скамейками, мимо доски объявлений, а Линнея все молчала. Вдруг Элиасу показалось, будто он слышит какой-то посторонний звук. Шаги, но не его собственные.
Он обернулся — никого.
— Ты обещал, что завяжешь, — опять заговорила Линнея.
— Я знаю. Прости. Я знаю, что предал тебя…
— Нет, — перебила его Линнея. — Ты себя, дурак, предал! Ты должен сделать это не для меня, а для себя. Иначе ты никогда…
— Знаю, знаю, — говорит он. — Знаю я все это.
Элиас подходит к своему шкафчику, отпирает его, кладет несколько книг в черную холщовую сумку, захлопывает железную дверцу. До него опять доносится — и тут же смолкает — эхо чужих шагов. Элиас оборачивается. Никого. Совсем никого. И все равно ему кажется, что за ним следят.
— Почему ты это сделал?
Она и вчера задавала этот вопрос, несколько раз подряд. Но он не сказал ей правды. Правда слишком ужасна. Слишком похожа на бред. Это чересчур даже для такого психа, как он.
— Я же сказал, мне было страшно, — говорит он, стараясь не раздражаться — ни к чему снова затевать ссору.
— Нет, дело не только в этом.
Элиас колеблется.
— О'кей, — говорит он тихо. — Я расскажу. Встретимся вечером?
— Ладно.
— Я смоюсь из дома, как только родители заснут. Линнея…
— Да?
— Ты меня ненавидишь?
— Я ненавижу, когда ты задаешь идиотские вопросы, — фыркает Линнея в ответ.
Вот теперь она опять стала прежней Линнеей.
Разговор окончен, Элиас стоит посреди коридора и улыбается. Все хорошо. В сердце Линнеи нет ненависти к нему, значит, все хорошо. Она его сестра, только что не кровная. Она будет рядом с ним.
Вдруг лампы гаснут, и становится темно. Элиас замирает. В конце коридора брезжит слабый свет. Где-то рядом хлопает дверь. И наступает тишина.
Не бойся, уговаривает себя Элиас.
Он начинает двигаться к выходу, стараясь шагать спокойно и не поддаваться панике. Сворачивает за угол очередного ряда шкафов.
Там кто-то есть.
Вахтер. Элиас встречался с ним всего пару раз, но не перепутал бы ни с кем. Холодные голубые глаза этого мужчины, кажется, видели Элиаса насквозь.
Низко опустив голову, Элиас проскользнул мимо, чувствуя, как взгляд вахтера жжет ему затылок. Сердце выскакивало из груди, дыхание перехватывало, Элиас боялся, что его вот-вот вырвет. Он ускорил шаг.
В последние полгода жизнь Элиаса начала меняться к лучшему. В молодежную консультацию взяли нового психолога — в отличие от старого, этот Элиасу понравился, и они вроде нашли общий язык. Но главное, у него была Линнея. Она поддерживала в нем жизнь и стремление освободиться от удушающего и в то же время привычного ему мрака.
Почему же именно теперь, когда он наконец стал более или менее хорошо спать по ночам и даже научился чувствовать радость, с ним произошло это?
Три дня назад его отражение в зеркале вдруг вытянулось, исказилось до неузнаваемости. И он понял, что сходит с ума. Начинает слышать голоса и страдать галлюцинациями. Он чуть не обделался от страха.
Три дня он запрещал себе думать про наркоту и бритву. Не смотрелся в зеркало. А потом случайно увидел свое отражение в витрине, и оно опять поплыло, будто было сделано из воды. Тогда он позвонил Юнте.