Тахмина говорила, говорила. Заур слышал ее голос, но не разбирал слов. Он лежал на спине, ощущал ночную сырость — пот земли. Он смотрел на далекие звезды, слушал шум моря, голос Тахмины и вспоминал так часто повторяемую Мамедом Насиром фразу: «Самое лучшее в мире путешествие — это путешествие на дно сосуда с вином». В это путешествие они и отправились. И уже почти достигли дна. Осталось совсем немного. Теперь они в другом мире: теплом, ласковом, приятном, печальном, как дно сосуда, мире…
Тахмина тоже думала. Говорила и думала. Она думала, что человек никогда не бывает счастлив ни сердцем, ни умом, ни мыслью, ни чувством, а только зыбким ощущением: внезапным, как ветерок, воспоминанием забытого запаха, звука, прикосновения… Летняя ночь, дача в Пиршагах, звездное небо…
…Тахмина совсем маленькая. С вечера заснула вместе с бабушкой. Просыпается от ночных звуков, слышит смешанные голоса, не может определить — чьи, но знает — из города приехали родственники. Значит, утром все пойдут на море. Она рада. И снова засыпает…
…Каждый день ровно в двенадцать на горизонте появляются самолеты. Летят высоко над морем. Роняют парашюты. Белые-белые парашюты раскрываются, как цветы, и сыплются на голубое море. Еще жива бабушка…
…Берег. Резкий северный ветер. Она стоит с отцом на скале. Прижалась к его ноге. Море вздымает волны, как флаги. Море наступает на них, как демонстрация…
…Москва. Ехали с аэродрома в город, все вокруг было одето в красное — готовились к Майским праздникам. Красные флаги, красные транспаранты. Ехали на такси и поминутно останавливались перед красным огнем светофора…
А когда уезжали, все зеленело. Деревья, травы… Зеленые отблески светофоров бросались под колеса, как зеленые листья на омытые дождем солнечные улицы. Дождь шел. Летний дождь. Гром гремел. Люди бежали. Дождь перестал. Посветлело.
…Пиршаги. Удаляющийся, исчезающий свист вечерней электрички. Последний день лета, первый день осени. Спокойные пески. Обезлюдевшие дачи. Пустой серый берег. Серые телеграфные столбы. Безмолвие…
…Тахмина заплакала, горько всхлипывая.
Заур мягко прикоснулся к ее волосам.
— Ладно, больше не буду, — сказала Тахмина. — Ерунда, пройдет, не обращай внимания. Не обращай внимания на женские слезы: мы часто и сами не знаем, о чем плачем. Давай лучше выпьем.
Выпили.
— Кончилась наша закуска.
— А вон, видишь, месяц, — сказала Тахмина. — Лучшая закуска к коньяку. Ты откусывай правый кончик, а мне оставь левый.
Выпили. Каждый откусил по кусочку месяца.
Тут Заур поднял голову и не увидел Тахмины. Оглянулся, оглядел скалы, берег, море, небо.
На небо вышел новый месяц, новые звезды. В лунном свете тени скал удлинились. Желтые пески отливали серебром. Лунная дорожка на море словно усеяна монетами.
Заур встал, стряхнул с себя песок, побежал, заглянул за скалу. Вдруг со стороны моря послышался плеск. Он обернулся. Ему показалось, что он видит сон.
Из моря выходила нагая женщина. Точно статуя из лунного света.
Заур забыл все, что так прочно усвоил: все правила, все запреты, советы, внушения, предостережения…
…В одно мгновение всё — прошлое, настоящее, будущее, машина отца, работа в издательстве по настоянию матери, его прежние приключения, запах женских поцелуев в его красивых усах, ожидания под дождем, тайные телефонные разговоры, услышанные песни, прочитанные книги, улыбающиеся ему глаза и те глаза, в которые он не смел смотреть прямо, детские проказы, отроческие томления, спортивные состязания, институтская жизнь, прогулки, путешествия, лекции и экзамены, страсть к вождению машины, запавшие в память слова, имена, номера телефонов, марки сигарет, последние дни, нынешний день, этот вечер, эта ночь, шум моря, месяц, эти звезды, — все, все слилось воедино и стало жаждущим, торопливым, ищущим, полным желания, страсти, неизъяснимого волнения. И это единое должно было слиться с другим — темным, живым. С единственным, собравшим в такой же сгусток другую жизнь: прошлое, настоящее, будущее другого человека, его мысли, душу, тоску, надежду, радость, ложь, тревоги — ему, Зауру, неизвестный и не могущий быть известным чужой мир.
Заур видел лицо Тахмины, ее волосы, слышал ее вымученный смех.
Тахмина смотрела на Заура, она всем существом, каждой клеткой верила, что эта страсть, ожидание, боль — пролог: они Двое создадут Третьего. И этот Третий должен вобрать в себя, объединить их жизни, которые сейчас свели в ослепительный фокус все, что было в них, и не только в них, но и в тех, кто был до них; вобрать смысл существования их предков, повторить, может быть, цвет волос матери Тахмины или, может быть, цвет глаз отца Заура, объединить, преобразить.