— Зачем бежать? Лучше сотри запись.
— Стереть?
— Ну да! Тебе это в голову не приходило?
— Поверишь ли, нет! Сказанного не сотрешь…
Оба засмеялись.
— Нет, дорогой мой, магнитофонную запись стереть можно в два счета! Какой марки у тебя магнитофон?
— «Яуза».
— И у меня тоже. Нажми четвертую клавишу, и вессалам…
— Спасибо тебе, огромное спасибо. Значит, четвертая клавиша?
— И тебе спасибо, — она зевнула. — Пока.
— Подожди, подожди. Ведь мы главное забыли.
— А что?
— Цвет твоих глаз.
Она засмеялась.
— Ну, у меня глаза такие, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Это надо видеть. Завтра на работе посмотришь.
— Не завтра, сегодня… Слышишь, уже трамваи пошли…
— На нашей улице нет трамваев. Ой, господи, — она опять зевнула, — правда, уже утро. Светает. А Физули-то верно говорил: не запоздает утро. Пойду сосну часочек, а то вы меня испугаетесь.
— Да брось ты! Хочешь, чтоб я тебе комплимент сделал?
— Ага. Очень хочу. С какой стати мне отказываться от комплимента? Да еще под утро…
— Ну, скажу… Ты такая красивая, прекрасная! И хорошая. Ну вот. Теперь и ты на прощанье скажи что-нибудь такое, чтоб я увидел хороший сон.
— Давай я расскажу тебе мой сон, и ты его тоже увидишь. Я даю его тебе напрокат на одну ночь, хорошо?
— Давай.
— Я часто вижу этот сон. Один и тот же. Когда ты позвонил, я тоже его видела. Снится мне, что я на берегу моря. Ясный, светлый день. Берег совершенно пустой. Я одна. Одна-одинешенька. Море голубое-голубое. И далеко, очень далеко, на самой линии горизонта, виднеется белая гавань. И в этой гавани стоят красные-красные корабли! Вот все!
— Чудный сон. Спасибо. Спокойной ночи. То есть доброго утра. Прости меня.
— До свидания. Четвертая клавиша, не забывай.
Он положил трубку. Закурил. Немного посидел у телефона, потом уловил какой-то шепоток и вошел в комнату. В слабом свете раннего утра черты маленькой Нергиз казались еще более чистыми. Это был ее шепот. Нергиз говорила во сне: турач, голубь, куропатка… Неймат немного постоял у ее изголовья. Попытался представить себе ее сон. Огромное небо, зеленые ветки, летящие птицы. И снова: курица, петух, голубь, ласточка…
Неймат быстро прошел в другую комнату. Подошел к магнитофону. Четвертая клавиша. И все. Ничего не останется: ни того, что Алин магнитофон в два раза больше, ни путаных фраз Суреи, ни словечек Кармен.
Ни «Если я еще раз увижу…».
«Все спят. Если хочешь стереть, то стирай сейчас. А то не дадут. И я не смогу им объяснить. Если я не мог себе это объяснить как следует, то как объясню им?»
Он включил магнитофон. Дал ему прогреться. Нажал на четвертую клавишу.
— Вот и все, — сказал он. — Ничего мудреного, оказывается.
Перекрутил ленту и начал прослушивать. Прослушал тишину. Насладился. Так наслаждается кондуктор бойкого трамвайного маршрута в прохладе безлюдного рейса ночью, после долгого летнего дня.
— И все, — повторил он. — Конец. Точка.
По улице прогромыхал трамвай. Донёсся далекий свисток идущего со стороны острова Нарген парохода.
Неймат выключил магнитофон и вернулся к себе. Разделся, лег. Заснул. И увидел сон.
Он увидел себя на берегу огромного моря. Берег совершенно пуст. Море расстилается далеко-далеко.
Берег желтый-желтый. Песчаный.
Море голубое-голубое. Спокойное.
Но вдруг он разглядел, что далеко-далеко в море виднеется что-то белое — белая гавань.
Белая… Белая…
Белая-белая.
И в этой белой гавани — красные корабли.
Красные… Красные…
Красные-красные.