С наступлением сумерек Эман, взяв гармонь, пошел на гулянье. Проходя мимо завалинки, сказал:
— Все болтаешь, отец?
— Эх, сыпок, что нам сию делать? — ответил Кугубай Орванче.
— Сегодня же пятница, вот и сидим, разговариваем, — как бы оправдываясь, проговорил один из стариков.
— Ну, ну говорите, только лишнего не наговорите. — Эман растянул меха гармони и, заиграв, пошел вниз по улице.
Кугубай Орванче между тем продолжал:
— Мы всю жизнь на одном месте сидим, нигде, кроме своей деревни, не бываем. А ведь лежачий камень мохом обрастает. Вот и выходит, что такие, как Яик Ардаш, ума набираются, а мы и тот умишко, что имели, теряем. Конечно, всякий вперед смотрит. Да только не все одинаково видят: один о завтрашнем деле печется, а другой не знает, что ему сегодня делать… Больше-то всего таких, что воду решетом носят. И мы вроде них. Вот умных — тех мало. Да и как сразу сообразить? Взять хотя бы Кувандая. Мужик, а все его женским именем кличут: Кувандай да Кувандай, настоящее-то имя позабыли. А почему прозвали его так? А потому, что в тот год, как он женился, все не мог своей женой нахвалиться, все приговаривал: «Моя Кувандай умница, моя Кувандай красавица». С тех пор на всю жизнь и прилипло к нему прозвище. Обидно, конечно, да людям до этого нет дела, лишь бы посмеяться над человеком. Сами знаете, на чужой роток не накинешь платок.
— Так, так, — согласно кивают старики, оглаживая свои седые бороды.
Течет разговор, как будто вьется бесконечная веревка. Много прожито, много видено, хотя иные никогда не бывали дальше волости, но зато деревенскую жизнь знают куда лучше молодых, которые скитаются по разным местам. Но самый большой говорун Орванче Кугубай, да и повидал он в жизни много: в солдатах служил, у богатого русского мужика батрачил, и под судом побывал…
На конце деревни поет-заливается гармошка Эмана. Вечерняя прохлада надвигается из низин. Темнота окутывает землю. Наступает ночь.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
Единственный крещеный мариец в Коме — Орлай Кости.
Бывало, наезжали в Кому попы и миссионеры, но проку им от этого не было никакого. В прошлом году приехал в деревню очередной поп, велел собрать народ в школе, но никто, кроме ребятишек, не пришел. Да и те явились только потому, что им пообещали пряников. Но и пряников они не получили. Поп говорил долго и монотонно, потом раздал ребятам молитвенники на марийском языке и заставил целовать крест — на том дело и кончилось. Крест целовали не все, а от молитвенников никто не отказался, каждый взял.
Поздно вечером поп, который остановился на ночлег у учителя, пошел в уборную, и вдруг выскочил оттуда, как ошпаренный. Разбудив учителя, он повел его в уборную. Учитель глянул — и обмер: все молитвенники, розданные днем, были сложены стопкой от пола уборной до потолка. Только картонные обложки были сорваны в унесены.
Много лет назад отец Орлая Кости и с ним вместе десять-одиннадцать соседей приняли крещение. За это им дали русскую одежду, по рублю денег и по евангелию, главное же — на два года освободили от податей.
Однако, когда эти два бесподатные года минули, все принявшие русскую веру от нее отказались.
Это было для попа полной неожиданностью. До этого крещеные марийцы усердно посещали церковь соседней русской деревни, не пропускали ни одной службы, покупали и ставили самые дорогие свечи, не скупились при крещении и отпевании, на каждый семейный праздник обязательно приглашали попа. Поэтому поп всегда ставил новокрещеных марийцев в пример другим прихожанам, а церковный староста был очень доволен, что с такой большой прибылью идет торговля свечами.
Так продолжалось два года. Но однажды весною в воскресенье поп, толстый, медноволосый и краснощекий, в разгар службы возгласил, показывая пальцем на то место, где всегда стояли коминские марийцы, однако не повернув в ту сторону головы:
— Вот с кого надо брать пример!
Как только он это сказал, к нему подскочил дьякон и, прикрыв рот ладонью, тихонько шепнул:
— Протри глаза, батюшка! Ведь сегодня из Комы ни один человек не. пришел!
Поп так удивился, что поначалу не мог вымолвить ни слова, только глядел па народ, раскрывая рот, как пойманная рыба, и крестился, повторяя «господи, помилуй». Но быстро опомнился, будто даже протрезвел, оттолкнул дьякона так, что тот чуть было не упал, и поспешно продолжал:
— Взгляните, благочестивые христиане, на эти лики великомучеников, — и он опять указал рукой вправо, на иконы, — вот с кого надо брать пример!
«Новые русские», как называли новокрещеных марийцев, вовсе перестали ходить в церковь, перестали звать к себе попа.
Однако поп не стал ждать, когда его позовут, сам отправился в Кому. Он собрал всю свою бывшую паству в один дом и спросил напрямик:
— Выходит, вы крестились только для того, чтобы не платить подать?
Но ответить на свой вопрос не дал и злобно закричал:
— Вы обманули святой синод! Кто подговорил вас отказаться от христианской веры? А?
Все ответили нестройным хором:
— Никто нас не подговаривал, мы сами так решили.
— А у вас есть бумага от синода о том, что вам разрешается выйти из лона православной церкви?
— Без бумаги вошли, без бумаги вышли.
— A-а, без бумаги! Бунтовать вздумали? А ежели всех вас розгами проучить, что скажете? А? Молчать, когда с вами священник говорив! Знаете ли вы, что будет с вами на том свете? В горячий котел вас черти помечут! В горячем котле будут вас варить! Тогда спохватитесь, да будет поздно. Э-эх, глупые вы мои овцы, жалко мне вас, потому и говорю: вернитесь в лоно святой церкви. Бог, конечно, знает про ваш великий грех, но по милосердию своему он вас простит. Я сегодня молился за вас, бог услышит мою молитву, простит вам ваш грех. Вернитесь, дети мои!.. А не вернетесь, хе-хе-хе, тогда есть исправник, а у исправника — дом с решеткой…
Поп говорил еще что-то, но все уже разошлись. Остался один Иван Орлан.
— А ты, Иван, что ж не уходишь? Отчего не идешь вместе со всеми прямо в ад?
— Не хочу в ад. Я уж лучше здесь останусь.
— Останешься? Значит, нашли отклик в твоей душе мои слова. Будь христианином, и бог не оставит тебя.
— Вот ты, батюшка, говорил об исправнике… Ты это просто так пугал или исправника на нас напустишь?
— Я вероотступников не жалею, сегодня же напишу о них, куда надо.
Иван Орлам почесал затылок и сказал:
— Коли так, я останусь, русская вера лучше. Благослови, батюшка!
Марийцы за свое отступничество от христианской веры претерпели немало лишений, некоторые даже под суд попали. Но в церковь они больше так и не ходили, иконы сожгли, вернули себе свои прежние имена. А Иван Орлай остался христианином.
Сына своего Кости он тоже крестил. А когда тот вырос, женил его на русской девушке из соседней деревни. Правда, она с детства знала марийский язык, и их дочери Амина и Настя росли настоящими марийками.
Орлай Кости считается в деревне богатым мужиком. У него два дома, две лошади, корова, полсотни овец, четыре свиньи, говорят, что у него в банке лежит тысяча триста рублей. Конечно, разве можно верить всякой болтовне, но Орлай Кости всегда нанимает людей на пахоту и уборку, бывает, что на весь год берет работника.
Каждый год он покупает от казны делянку под вырубку, продает деловой лес и дрова. Печь он всегда топит дровами, а не соломой; солому же продает беднякам.