— Ну, ну, жив?
Парень поднял голову, сел, засмеялся:
— Военная хитрость! Я нарочно закричал, а то бы нашим накостыляли.
Люди, стоявшие вокруг него, загудели, как лес от дуновения ветерка.
Кто-то, стоявший сзади, спросил:
— Луйский что ли?
— Если ты луйский, то сейчас на тот свет отправишься, и «караул» крикнуть не успеешь. Может, поумнеешь на том свете, не станешь обманывать.
Парень вскочил на ноги.
— Своих не узнаете?
— Ух; черт, да это ты!
— Ха-ха-ха!
— Куда же луйские подевались?
Все оглядывались.
— Только свои.
— Они, наверно, и вправду подумали, что человека убили.
— От страха разбежались.
— Ха-ха-ха!
— Перестаньте, говорю! — Эбат замахнулся кнутом. — Дело не шутейное: гармошку Эмана разбили.
— Если луйцы разбили, мы им всыпем!
— Где гармонь?
— Я велел в мою телегу положить.
Все вошли во двор, мимо свадебных коней прошли к телеге Эбата. Гармошки там не было.
— Куда же она подевалась? Ведь такой гармони во всей губернии нет!
— Искать надо.
— А где искать?
Где искать гармонь Эмана, никто не знал.
Через некоторое время к коминским парням подошла девушка из их деревни и сказала:
— Я видела гармошку Эмана в одном доме.
— Где?
— Пойдемте.
Прошли три избы, вошли в четвертую.
— Дорогу! — крикнул Эбат, подняв кнут.
Люди, стоявшие у дверей, расступились.
Коминцы вслед за Эбатом вошли в избу. Глаза горят, головы задраны, груди выпячены: победили в драке.
В избе было несколько луйских парней и девушек. Один светловолосый парень прилаживал к гармошке, оторванный ремень.
— A-а, тут она, — угрожающе сказал Эбат.
Светловолосый поднял голову. В его голубых глазах промелькнул испуг, но, узнав знакомых, он сказал:
— A-а, дядя Эбат! Садись, садись!
— Девушки, уступите место гостю.
— Что это ты делаешь? — спросил Эбат.
— Не видишь что ли, к гармони ремень прилаживаю. Вот заиграю, а ты, дядя Эбат, может, спляшешь?
— Сейчас ты сам у меня запляшешь! — со злостью крикнул Эбат. — Откуда взял гармонь?
— Ребята откуда-то принесли.
— Кто принес?
— Не знаю.
В это время луйские парни, которые раньше принимали участие в драке, вломились с улицы в избу.
Один из них встал перед Эбатом.
— Ты, Эбат, кого бить собрался?
— Тебя! — Эбат замахнулся кнутом, но тут кто-то за его спиной перехватил конец кнута.
Эбат оглянулся. За ним стояла первая красавица деревни Луй — Салвика.
— Здравствуй, Эбат, — сказала она, смеясь.
— Здравствуй, Салвика. — Эбат снял шляпу, поклонился, подал руку. — Как поживаешь, все кавалеров привораживаешь?
Глядя на улыбающиеся губы девушки, на ее блестящие зубы, на веселые глаза, заулыбались и парни.
— Ну, — сказала Салвика, — сегодня уже подрались, на сердце, наверное, полегчало? Второй раз драку затевать нехорошо. Так ведь, Эбат?
— Так-то так, да вот гармонь…
— Э-э, Эбат, с ней ведь ничего не случилось, а ремень и я могу приколоть! — и девушка решительно направилась к столу.
Но Эбат ее остановил:
— Сами сделаем…
Светловолосый парень, побледневший было от страха, после каждого слова Салвики понемногу приходил в себя. Он схватил гармошку и быстро вколотил недобитый гвоздь.
Тут все словно стряхнули с себя оцепенение, расступились, расселись по лавкам, оставив пустой середину избы.
— Ну, коминские, — сказала Салвика, — кто пойдет плясать со мной?
Эбат, подражая городским, учтиво поклонился, вышел в круг, встал против Салвики. Потомвышли еще три пары.
Пляшут парни и девушки, кружатся, сходятся, рас. ходится, будто веревку вьют. Девушки плавно переступают ногами в белоснежных онучах и новых лаптях. Пламя керосиновой лампы вздрагивает в такт пляске.
Гармонист играет, взмахивает волосами и покрикивает на танцующих:
— Э-эй, давай веселей!
Вот гармонист переменил мелодию, заиграл другое колено — быструю часть, называемую «тывырдык». Она всегда оживляет пляску. Эбат щелкнул кнутом по сапогу и первым пошел выплясывать тывырдык: сильно топнул правой ногой, мелкими ударами сделал поворот вокруг себя и пошел вперед, неуловимо быстро меняя ноги. За ним и другие парни — кто с присвистом, кто с криком «Э-э!» перешли на дробь.
Не отстают от них и девушки, кружатся между парнями, полощутся, раздуваются яркие разноцветные юбки.
— А ну-ка, Эбат, топни сильнее! — Салвика со смехом идет вокруг Эбата, звеня монетами, вплетенными в длинную, ниже спины, косу, серебряным ожерельем и монистами.
— Живее играй, живее! — покрикивал Эбат гармонисту.
С лица гармониста и так уж пот катится градом, но он встряхнул головой и заиграл еще быстрей. Девушка, сидевшая рядом с гармонистом, достала вышитый носовой платок и отерла парню лицо.
— Еще быстрей! — крикнула Салвика.
Не переставая плясать, она пятилась от Эбата, который выколачивал дробь с таким самозабвением, что казалось, еще немного — и затрещат половицы.
— Давай-ка я, — сказал один из коминских парней, отодвинув гармониста, отобрал гармонь, перекинул через плечо ремень и с азартом заиграл.
— Наша, коминская — крикнул Эбат и, приплясывая. пошел на Салвику.
Девушка закружилась на месте, ступила палево, потом метнулась направо. Эбат шел за ней, преследуя.
Вдруг Салвика достала зеленый платочек и махнула им перед Эбатом. Тот протянул руку схватить платок, но девушка ловко увернулась, как будто перелетев, пробежала всю избу и оказалась в другом углу.
Все, кто смотрел на пляску, толкая друг друга, наваливаясь на плечи передних, дружно рассмеялись…
— Молодые едут! — послышался крик, и все повалили на улицу, откуда доносился шум приближающегося свадебного поезда.
Эбат почувствовал сквозь сон, что кто-то трясет его за плечо.
— М-м-м, что? — промычал Эбат.
— Вставай!
— А-а? — он повернулся на другой бок.
Увидев это, будивший Эбата ладный широкоплечий парень закричал тоненько, подражая женскому голосу:
— Эбат, Эбат, лошадь твою воры увели! Вставай!
— Что? — Эбат мигом проснулся и сел на постели. Солнечные лучи слепили его, он протер глаза, осмотрелся, увидел смеющегося Эмана и сам заулыбался.
— Чего пугаешь? — беззлобно спросил он.
Увидев через открытую дверь, что во дворе еще кто-то стоит, стал натягивать штаны.
— Долго спишь. Бужу, бужу, а тебе и горя мало.
— Вчера в Луе на свадьбе был, очень поздно вернулся.
— Ладно, ладно, после доспишь. А сейчас собирайся. довезешь этого человека до Изгана. Я его по дороге встретил, нарочно к тебе привез.
— Вот спасибо, Эман! Что за человек?
— Русский купец. По торговым делам, говорит, езжу. Больше ничего про него не знаю. Не больно он разговорчив.
— Ладно, по мне пусть сам хоть немой, лишь бы карман у него был разговорчивый. Денежный?
— Заплатит, заплатит, сами договаривайтесь. А мне идти надо, хозяин заругается.
— Погоди, не торопись. Сейчас чайку попьем, вот хлеб, масло есть… А где оно? Э-э, уж не кот ли масло утащил? А может, Белка тут шарила? — Эбат взглянул на дыру в окне, заткнутую подушкой.
— Тебя самого когда-нибудь утащат. Спишь, и дверь на крючок не закрываешь.
— Да у меня брать нечего, потому и не запираюсь.
— Ну, я пошел. До свидания, господин! — попрощался Эман с человеком, присевшим у порога, и вышел.
Эбат, прихватив гармошку, выбежал за ним.
— Чуть-чуть не забыл! На!
— Откуда она у тебя? Я ж ее вчера Кудряшу с нижнего конца оставлял. Кабы знал, что в город придется ехать, не отдал бы.