– Ты как, стажер? – поинтересовался Крысов.
– Я мог поступить иначе, – сказал Богдан.
– Не кори себя малец. В тумбочке действительно лежал пистолет и дотянись она до него, кто знает, как бы все это закончилось. Ты сделал единственный и правильный выбор, – сказал Крысов.
– Возможно.
– А так все в порядке? Может сказать врачам, чтобы тебя осмотрели?
– Со мной все хорошо, только телефон разбил – усмехнулся Серебров.
Крысов похлопал Богдана по плечу и скрылся среди митусящихся людей.
– Что теперь? – спросил Богдан.
– Я в отдел, – сказал Константин. – А ты поезжай домой и отдохни.
– А что делать с Наташей?
– Домой ей точно пока нельзя, так что может переночевать сегодня в отделе, а там посмотрим.
– Может, лучше у меня? – с улыбкой спросил Богдан.
– Можно и у тебя, но только чтобы завтра в 8:00 оба были в отделе. Хотя жду вас всех троих. С вами Борислав Любомирович тоже не мешало бы пообщаться.
Войдя в кабинет, Жикин без сил рухнул на диван. Бедро ныло и пульсировало, а боль медленно поднималась всё выше к паху. Голову словно запихнули в металлический обруч, который стискивал виски до треска, отчего путались мысли. Константин достал из внутреннего кармана таблетку «Клодифена» и проглотил её без воды. Он громко выдохнул, словно это был его победный клич. Победный и последний. Он сделал то, чего не делал долгие годы – работал как настоящий следователь.
Таблетка подействовала быстро, и Жикин ощутил легкость в руках и свесил их с дивана. Боль в бедре поутихла, а в голове слышался приятный шум, от которого тянуло в сон. Константин так и уснул бы, но в кабинет зашел Крысов.
– Ты что, спишь уже?
– День был тяжелый, Александр Матвеевич.
– Я бы сказал неделя. Поднимайся. Я домой собираюсь, но перед выходом вот, принес кое-что.
Крысов взял с подоконника два стакана, достал из кармана пиджака «мерзавчик» «Финляндии» и разлил его по стаканам. Константин давно не видел Крысова в таком расположении духа, особенно к себе. На лице сияла улыбка, он насвистывал под нос знакомый мотивчик, а раздражающий галстук в горошек казался весьма симпатичным аксессуаром. Первый и, скорее всего, последний вечер, когда Константин почувствовал уважение со стороны начальника.
Жикин поднялся с дивана, подошел к столу, и взяв стакан с водкой, посмотрел на Крысова и поймал тот самый взгляд, которым на него смотрели двадцать лет назад. Уважение и благодарность.
– За тебя Костя. Ты справился.
– Не без помощи.
Они выпили. Крысов попрощался и почти вприпрыжку, как юный мальчуган, выскочил за дверь.
Константин глубоко вдохнул и слегка закашлялся, то ли от обжигающей глотку водки, то ли от витающей в воздухе пыли, которую было видно невооруженным глазом. В кабинете стоял затхий запах старой бумаги и картона, пота и последствий метеоризма. Жикин подошел к окну и уже собирался открыть его, как заметил стопку дисков на столе Богдана. «Записи с дорожных камер №1», «Записи с дорожных камер №2», «Записи с дорожных камер №3»… следователь взял стопку дисков, включил компьютер, и, достав из шуфлядки стола остатки коньяка – плеснул их в стакан.
Ни Константин, ни Богдан не просматривали записи с дорожных камер – диски были запечатаны. Жикин не знал, что именно он хотел увидеть на видео, но нутро буквально кричало как истеричка в рупор, что он должен это сделать, и знает почему. Да, он знал. Он хотел убедить самого себя, потому что поверил в необъяснимое, но никогда не верил в нелогическое.
Странно, – подумал про себя Жикин и залпом опустошил стакан. Он вставил следующий диск.
– Не-е-е-т. Нет, нет, нет.