От здания Следственного комитета до квартиры Жикина добираться примерно двадцать минут при хорошем трафике. Но девять лет назад таких заторов на дороге не было, и он домчался до дома не больше чем за десять минут. Он выехал на проспект, который тянулся от начала города и до конца. Стрелка спидометра перевалила за сто километров, отчего в машине стоял оглушительный гул новой зимней резины. Но Константин его не слышал. В голове колоколам грохотало сердце, отчего хотелось кричать. Он открыл форточку и закурил сигарету. Это не помогло. Он слышал, как гудели лёгкие при каждом вдохе, как он сопел, когда выдыхал.
«Фольксваген» запрыгнул на бордюр и почти долетел до лестницы, ведущей в подъезд. Не глуша двигателя машины, он, выскочил и кинулся в подъезд. Лифт ждать было слишком долго, и он ринулся вверх по лестнице. Уже в районе третьего этажа, он почувствовал боль с левой стороны под рёбрами. При каждом выдохе изо рта вылетала слюна. Он согнулся стоя на лестнице и жадно глотал воздух, как вспомнил голос его дочери – “ПАПА!”.
Константин добежал до пятого этажа и трясущимися руками достал из кармана чёрных брюк ключи. Руки тряслись так сильно что он просто царапал дверь зазубринами ключей пытаясь вставить их в замочную скважину. Сердце колотилось с такой скоростью и силой, что кровь едва не лилась из ушей. С попытки десятой он сумел вставить ключ, и, провернул два раза, – пока не услышал щелчок. Жикин распахнул дверь и вбежал в квартиру, где увидел дочь. Заплаканную, испачканной кровью дочь, отчего у Константина онемело все тело и из рук выпала связка ключей.
– Папа, – простонала Рита, – папочка, она там. – Рита указала окровавленной рукой на закрытую дверь ванной комнаты.
Константин посмотрел на дочь и не мог поверить своим глазам. Он почувствовал, как кровь прилила к щекам. Жикин подошёл к двери и не спеша открыл её, словно та была заминирована. Он не знал, что именно случилось с Татьяной, но где-то в глубине души он был уверен на все сто процентов что именно произошло в той комнате, но верить этому не хотел.
Константин постоял у двери какое-то время, может секунду или две. Время остановилось. Он слышал, как плакала его дочь и шептала сама себе – “Мамочка, зачем? Зачем?”. Жикин открыл дверь и замер от увиденной картины – Татьяна лежала в ванне наполненной водой перемешенной с кровью. Её бездыханное тело, её бледное лицо было так нелепо повёрнуто, что она выглядела не настоящей. Куклой. Именно куклой, которую подбросили к ним домой, чтобы разыграть.
Злая шутка.
Константин подошёл к жене, посмотрел на глубокий порез на её левой руке (откуда уже не сочилась кровь), попытался в надежде прощупать пульс (хотя знал, что его не будет) и рухнул на колени. Вся его жизнь рухнула вместе с ним. Он не плакал. Хотел, но не мог. Константин почувствовал резь в области сердца, почувствовал, как кислород перестал попадать в лёгкие, почувствовал, как кто-то невидимый сжимал голову в тисках. Он уже не дышал, а свистел, и каждый вырывающейся свист становился все тише, пока он не упал на уложенный белой плиткой с золотистыми ободками пол.
– Рита-а-а, – тихо простонал Константин. Из последних сил он сумел достать из кармана мобильник и нажал на кнопку «9» быстрого набора. На дисплее высветился абонент «Буковский».
Константин очнулся у себя в спальне. На нём были надеты тёмные брюки, в которых он провёл три дня на работе. Потрепанная рубашка была расстёгнута. Даже не расстёгнута, а разорвана. На ней не было пуговиц. Он посмотрел по сторонам: в углу на дубовом комоде стоял телевизор «Сони», под ним ДВД-плеер, а рядом стопка дисков с пиратскими фильмами, с озвучкой словно из унитаза. Окно было прикрыто ночными серыми с вплетёнными серебряными нитками шторами. На левой стене, где была дверь – висела картина «Восход солнца на природе». Константин привстал с кровати и почувствовал лёгкое головокружение, отчего рухнул на кровать.