Юная танцовщица, застывшая в последнем движении, истошно закричала.
Мертвый карлик повернулся к ней.
Девушка, обезумев от ужаса, споткнулась о вздыбившуюся плитку пола и упала. Железные пальцы мертвого шута сомкнулись на ее лодыжке.
Юная плясунья взвизгнула и попыталась вырваться. Рядом с ней грохнулся кусок потолка, осыпав точеную головку белой известкой. В беспамятстве девушка подняла его обеими руками, и, размахнувшись, опустила на череп шута. Раздался противный треск. Мозги брызнули в стороны. Девочка вскочила, оторвав шуту руку, которая все еще цеплялась за ее щиколотку, и бросилась прочь.
Царь спрыгнул с трона.
— Царь покидает нас! Мы обречены! — завопила служанка, стоявшая у трона с кувшином в руках.
Царь с удивлением обнаружил в своей руке золотой кубок. Он совсем забыл, что пил вино. Кубок был пуст.
Нилам усмехнулся и опустился на трон.
— Успокойтесь, презренные! — загремел его голос. — Ваш повелитель остается с вами! Круг времен разорван. Древнее пророчество сбылось!
Он протянул кубок съежившейся рабыне.
— Налей мне вина, женщина! Я хочу выпить за Исход Гекатонхейра!
Служанка тряслась от ужаса, руки ее дрожали, и пытаясь наполнить царский фиал, расплескала драгоценное вино на землю.
В иную пору ее приказали бы высечь за дерзость, но сейчас владыке было не до таких мелочей.
Нилам понял, что северный варвар исполнил порученное. Древняя тварь Гекатонхейр, был умерщвлен — и время покатилось по улицам Терена.
Не дожидаясь, пока служанка наполнит кубок, царь отбросил его — и выхватил у служанки кувшин. Запрокинув голову, обливаясь, он опустошил сосуд до дна.
— Подай мне меч! — воскликнул он, отшвырнув сосуд в сторону.
Рабыня метнулась за трон, и с трудом вытянула длинный меч из ножен. Царь с усмешкой наблюдал за ней. Она держала меч двумя руками, не зная, как его подать своему повелителю.
— Ну, что же ты? — изогнул бровь Нилам.
Девушка опустила меч острием в пол — и перехватила его за лезвие. Кровь потекла из ее ладоней. Сжав зубы от боли, она все-таки подняла меч и протянула рукоятью к царю.
Он выхватил оружие рывком, так что рассек ее ладони до костей. Брызнула кровь. Служанка вскрикнула. Царь быстро поднял меч — и одним ударом снес ей голову.
— Ты скверно держала меч, женщина, — вздохнул владыка Терена.
Голова покатилась в сторону толпы придворных, которые уже сцепились между собой в драке. Люди бились, не разбирая, кто мужчина, кто женщина, кто молод, кто стар. Все были одинаково беспощадны и яростны. Дрались всем, что попадало под руку — посудой, ножами, серебряными кубками, глиняными кувшинами со сладким вином. Царь, смеясь, сбежал по ступеням, и принялся крушить подданных мечом, отсекая руки, ноги, головы. Иногда лезвие вспарывало подданным животы — и тогда становилось видно, какая мерзость таится внутри бренного человеческого тела.
XXII
Шатаясь от усталости, Конан спустился по ступенькам разваливающегося дворца, обогнул пруд, заполненный черепами, и вышел на площадь, как раз в тот момент, когда стена живой половины дворца обрушилась. По площади, как обезумевшее стадо метались нищие.
Голый грязный ребенок со спутанными черными волосами, бежал не разбирая дороги, наткнулся на Конана, зарычал, словно пес, и вцепился в ногу северянина. Конан поймал ребенка за волосы, с трудом оторвал от собственной ноги и поднял перед собой на вытянутой руке. Это была девочка. Теперь она жалобно хныкала.
— Отпусти! — пролепетала она.
Копан разжал пальцы. Малышка шлепнулась наземь, вскочила, отряхнулась. Потом встала на четвереньки, и вновь вцепилась варвару в лодыжку.
— Кром!
Резким движением он стряхнул маленькую дикарку. Девчушка отскочила и ее затрясло, словно в нее вселился демон. Ее худенькое тельце выгнулось, заходило ходуном. Казалось, что под ее кожу забрались сотни червей. Кости размягчились и стали гнуться.
Всего через несколько мгновений, ребенок превратился в мохнатое существо, с тонкой гусиной шеей и острыми ушами. Тварь оскалила зубы на Конана и метнулась в сторону. Стоило киммерийцу потянуться за мечом, как оборотень с утробным рычанием ускакал прочь.
Варвар бросился за ним и двумя ударами меча расправился с монстром. Кем бы ни было это создание, какие бы Темные силы не вызывали его к жизни, ему не следовало кусать Конана за ногу.
Конан вытер клинок о тусклую шерсть твари и огляделся. Погоня за монстром привела его на площадь Терена. В центре площади красовался дощатый помост с плахой, а возле него бесновалась толпа.
По эшафоту металась странная фигура, которая размахивала двумя предметами: отрубленной человеческой головой и мечем.
— Остановитесь, несчастные, иначе вас ждет смерть! — вопила она. Из толпы в нее летели нечистоты, обломки и черепки разбитой посуды.
— Ты не можешь лишить жизни даже себя! — кричали горожане. — Ты дряхл! Руки твои не способны держать меч! Ты опозорил наш город, не сумев покарать злодея! Ты слаб, как младенец! Спрячься в выгребную яму, старик, ты не смеешь смотреть в глаза добрым людям!
— Отец, отец! — раздался грубый женский голос с противоположной стороны площади. — Держись! Я иду к тебе!
Конан узнал ее. Это была та самая торговка, которая затеяла свару на рыночной площади, но сейчас она выглядела так, как будто сам Нергал призвал ее к себе в услужение. Она было совершенно обнажена, на губах ее запеклась кровь, а в огромном руке она сжимала отрубленную голову, которая качалась в так ее грузным шагам.
— Меропа! Дочь моя! — возбужденно заголосил старик на эшафоте. Глаза его увлажнились.
— Отец! — раздался вопль с другой стороны. Он принадлежал Датарфе.
Расталкивая толпу, дочь палача двигалась к центру площади. Конан усмехнулся. И эту женщину от также встречал. Кром, кто бы мог подумать, что в этом приюте безумцев на Кабаньем острове у него отыщется столько знакомых.
Тем временем Датарфа протиснулась к эшафоту и грузно вскарабкавшись на него, рванула рубаху. Груди выскользнули на свободу и заколыхались, как наполненные вином бурдюки. Похоже у этой достойной жительницы Терена была слабость прилюдно демонстрировать свои прелести.
— Отец, я всегда любила тебя! — закричала Датарфа.
Палач смотрел то на нее, то на ее сестру. Слезы лились по его морщинистым щекам.
Датарфа вытащила из-за пояса топор, крутанула в воздухе — и вновь поймала.
Толпа ахнула.
Женщина ударила себя топором в грудь. Лезвие с хрустом вошло под левый сосок. Датарфа выдрала топор и рубанула вновь.
— Смотрите все! Хороший дровосек может не только валить деревья! — демонически захохотала она, продолжая наносить себе удар за ударом, пока не упала замертво.
В это время кто-то из толпы метнул здоровенный деревянный брус в палача. Удар был точен и старик повалился с раздробленными ногами. Толпа одобрительно загудела. Мальчишки засвистели.
— Меропа, дочь моя! — слабеющим голосом пробормотал старик.
— Ах вы, твари! — завопила торговка, и бросила в толпу отрубленную голову.
Пока та летела, многие успели разобрать черты лица убитого.
— Да это же достойнейший судья Ахупам! — закричали люди. — Мерона убила его!
— Смотрите, презренные! Это его меч! — взревела Меропа, поднимая над головой клинок. — Этот жалкий трус сдох от своего же оружия. Этот жирный слизняк не мог за себя постоять. Я зарезала Ахупама как свинью, его собственным мечом! А теперь умрете вы!
С этими словами она опустила меч на голову ближайшего зеваки. Тот вскрикнул и упал. Меропа по-собачьи наклонила голову, облизнулась и рассекла грудную клетку другого.
Тот с изумлением посмотрел на свою грудь и вдруг резким движением извлек собственное пульсирующее сердце.