Она была даже ласковей обычного, но, перед тем как уйти, обронила, что «двум малышам, ну ты знаешь каким» скоро понадобится велосипед.
— Да, — сказал Абель.
На другой день поутру пришел мальчик-рассыльный и принес дюжину фотографий от Смита.
— Положи, — сказал Абель.
— Я принес счет.
— Я сам приду и заплачу.
Черт побери, чего это они все к нему повадились? Совершенно незнакомые люди так и ломились в его дом, словно это для них он смазывал дверные петли. Вот в Кентукки он бы чужих людей и на порог не пустил…
Потом к нему пришел Клеменс — сам Клеменс пожаловал в его халупу. Причем он был смущен даже больше, чем Абель, и неоднократно извинялся:
— Я пришел… мне очень неловко… но я пришел, чтобы вернуть вам большой долг, господин Бродерсен. Я искал вас в имении у госпожи Фредриксен, а вообще-то у меня здесь, — он сует руку в карман, в бумажник, — здесь тысяча крон, которые я вам должен, которые Ольга брала для меня…
— Ну, это не к спеху, — сказал Абель.
— Мне очень, очень стыдно, мне уже давно следовало, пожалуйста, вот деньги, и прошу вас меня извинить.
— Да что вы, уверяю вас…
— Отлично. Вы очень любезны. Вообще-то она брала две, но одну тысячу, как я слышал, вам уже вернули.
— Да.
— Мне очень стыдно. Впрочем, у меня к вам еще одно дело: фру Фредриксен звонила много раз, но я не мог вас найти. Ей очень хочется, чтобы вы приехали к ней в имение, она, помнится, говорила с вами об автомобильной прогулке…
— Я собираюсь уезжать, — сказал Абель.
— Ну а до отъезда? Мне кажется, фру Фредриксен в своем горе придает большое значение этой прогулке. Словом, если бы вы могли съездить в имение и поговорить с ней на эту тему…
— Я подумаю.
— Вот и спасибо. Фру будет очень рада. А Лолле передать от вас привет?
— Да, конечно!
— Она стала матерью.
— Поздравляю и желаю счастья.
— У нас мальчик. Это великое дело.
Он и еще раз видел Ольгу, когда шел в полицейский участок. Поздоровался и прошел мимо. Она его больше не знала.
Так вот, они в полиции хотели бы побеседовать с ним — пожалуйста, садитесь. Вы знали когда-то некоего ирландца по имени Лоуренс? Ах так, вы жили вместе с ним в Кентукки? Он умер в тюрьме. Но теперь ирландские родственники надумали добиться его реабилитации — они получили от него письмо, где он утверждает, что невиновен. Вот власти в Кентукки и попросили нас побеседовать об этом с вами и, коль скоро вы что-нибудь знаете, дать нам объяснение. Ничего серьезного там нет, просто объяснение, которое в случае чего могло бы утешить ирландскую родню. Из Кентукки сообщают, что Лоуренс оставил письмо и для вас и что это письмо было обнаружено уже после того, как вы оттуда уехали.
— Да, я оставил его, когда уезжал, — сказал Абель.
— Говорят еще, что письмо на ваше имя подтверждает письмо, адресованное родственникам.
— Не могу вам сказать, я его не читал.
— Значит, вы не получили его до отъезда? Так вот, по поводу объяснения. Предстоит множество хлопот и для вас, и для нас, но ничего не поделаешь, мы обязаны.
Абель:
— Я сам туда собираюсь.
— Вы поедете туда? В Кентукки? Прямо сейчас?
— Да, поеду.
— Господи, да лучше и быть ничего не может. Какое удачное совпадение! Значит, мы можем просто сообщить им, что вы едете туда и дадите все объяснения на месте?
— Можете.
— Значит, вы уезжаете, так-так. Наверно, вам надо за чем-нибудь там приглядеть, у вас там есть имущество или что-нибудь такое? Большое спасибо за вашу любезность. А когда вы едете?
— Сегодня ночью.
— Это ж надо! Ну, счастливого пути.
После него в сарае осталась пара толстых шерстяных носков и кое-что из белья. Керосинка стояла на месте, кровать стояла на месте, все остальное, немногое, чем он владел, он забрал с собой. На адрес Лили он послал детский велосипед, а у фотографа Смита побывал лично и расплатился за фотографии.
