— Ты почему ушел с лесопильни? — спросила Лолла.
— А ты знаешь, что шкипер Кьербу до сих пор жив? — спросил Абель, уводя разговор в сторону.
— Ну жив, жив, а почему ты спрашиваешь?
— Просто пришло в голову. Потому что Крум умер.
Лолла все еще была в черном, но теперь пришила к черному платью белую отделку и носила белые с черным перчатки. Выглядела она превосходно: осанистая, выражается изысканно и не подтягивает на людях чулки. Удивительные перемены произошли с Лоллой. Она больше не стала никуда устраиваться, чего нет, того нет, но она стряпала, и стирала, и латала, и работала не покладая рук в своем домике у моря, и развела цветы на окнах, и сделала очень уютное жилье. Мать не могла на нее нарадоваться.
Лолла спросила:
— Но почему ты все-таки ушел с лесопильни?
— Интересно все-таки, как они там поживают в Кентукки, — ответил Абель.
Он бесцельно слонялся по городу, ничего не предпринимая, его новый костюм часто выглядел нечищеным, но его это ничуть не смущало, да и вообще его ничто не смущало. В «Приюте моряка» его полюбили, он сам со всем управлялся и не вызывал звонком горничную, если та обойдет стороной его комнату. Он не хаял ни скверный кофе, ни снятое молоко, был вежлив и за все благодарил.
Он зашел в погребок, поздоровался с неграми, занял столик в углу и получил свою кружку пива.
— Про вас одна дама спрашивала, — сказал ему кельнер.
Абель, с улыбкой:
— Дама, которая спрашивает про меня, навряд ли важная персона.
— Если б вы знали, кто это был, то не говорили бы так, — отвечал кельнер.
Он посидел немного, потом вдруг заспешил, расплатился и вышел. У дверей он столкнулся с ними обоими — с ней и с ее мужем.
Абель поздоровался и хотел пройти мимо, но тут она сказала:
— Батюшки, да это же Абель, и почти умытый.
У него потемнели глаза, и он ответил:
— Не смейся над человеком, которого ты не знаешь. А вдруг это окажусь я.
— Господи помилуй, ты ведь не рассердился?
— На это я не способен.
— Вы знакомы? — спросила она мужа. — Нет, дорогой Абель, это была просто шутка. Пошли, посидим немного вместе!
Она потащила его за рукав, и они сели и поздоровались с некоторыми из гостей.
— Мы пропустили дома по стаканчику портвейна, — сказала она Абелю, — а потом перебрались сюда. Мне так приятно тебя видеть, я про тебя спрашивала, ты ведь не такой, как все остальные. И ты на меня не сердишься? Я просто пошутила.
— Что вы будете пить? — спросил Клеменс.
— Вино, — сказала Ольга, — немного, одну бутылку на троих.
— Да, мы знакомы с детства, — любезно сказал Клеменс. — Правда, я был на несколько лет старше.
— Я хорошо помню, как вы приезжали домой на каникулы, — ответил Абель.
— Ты, верно, полагаешь, что мы тогда про тебя вспоминали? — сказала Ольга не без доли презрения.
— С чего бы это вам меня вспоминать? Я был студентом и приезжал домой.
— Да, у тебя была шапка с кисточкой, вот ты и выбился в люди. С нами все обстояло иначе. Вот и Рибер Карлсен выбился в люди, а теперь проповедует в церкви. Послушай, — вдруг сказала она Абелю, — ты, случайно, не видел, что у Христа в церкви появился новый браслет?
Молчание.
— Ты не отвечаешь, но это чистая правда. Прежний браслет сняли или просто украли, а теперь у него новый. Чудо. Случись это в Лурде, люди сказали бы, что он разрешился от бремени браслетом.
— Ха-ха-ха, — засмеялся Клеменс, — очень остроумно.
— В нашем семействе есть только один остроумный человек, и это ты. Твое здоровье, Абель!
Вот это да, должно быть, подумал про себя Абель. Он сумел устроить дело так, чтобы и муж Ольги пил с ними.
Она не стала лучше, чем была раньше, подумал он, но она настоящая ведьма и вообще великолепна. А ее мужу нужен крепкий хребет.
Она вообще не замечала мужа. Сейчас для нее существовал только Абель.
— Потанцуем, Абель?
— Я не умею.
— Не умеешь? Не выучился?
Клеменс решил, что надо как-то смягчить слова жены:
— Зато он выучился многому другому.
— Спасибо, что напомнил! Какой хороший играют вальс. Смотри, сколько народу вышло на площадку. А они вдобавок и поют, Господи, какие у этих африканцев нежные голоса!