— Тебе хочется танцевать? — спросил Клеменс.
— Нет, спасибо, я просто хотела загладить свою вину перед Абелем.
— Нет, нет, тебе нечего заглаживать.
— Я помню, у тебя были когда-то такие мягкие руки.
Абель, спрятав руки под стол, сказал:
— Сейчас я не рискну их показывать. Я после обеда работал в садоводстве.
— Там, значит, ты и перепачкал свой костюм?
— Наверно, там. А у меня, выходит, грязный костюм? Схожу тогда к швейцару, чтоб меня почистили щеткой.
— Сиди. И забудь об этом. Ты надумал заняться садоводством?
— Пока не знаю. Почему заняться? Я просто помогал.
— Да, но ведь ты, наверно, хочешь начать какое-нибудь дело?
— Я подумывал о мореходной школе.
— Так это же прекрасно, — сказала она. — Большой корабль, капитан и владелец. Но тебе надо поторопиться, на это уйдет много времени.
— Я уже был в такой школе, в Австралии. Наверно, мне не так уж много и осталось.
— И я поплыву вместе с тобой, — сказала она. — Куда мы с тобой поплывем? Я хочу спросить, сам-то ты куда собираешься?
— Пока не знаю. Наверно, куда-нибудь в Америку. Я там был женат.
— Тут ходили слухи, что она — негритянка.
— Нет, — отвечал он. — А хоть бы и так, какая разница?
— Да я просто думала…
Клеменс:
— Они красиво играют.
— Да, они из Кентукки, — сказал Абель, — мои земляки. По вечерам мы сидели и слушали, как поют негры.
Ольга:
— А у тебя была всего одна жена?
— Ольга! — вскричал Клеменс и с улыбкой покачал головой.
Она и сама засмеялась:
— Что, уж и спросить нельзя? Абель и я — мы хорошо знаем друг друга, в начальной школе мы даже изображали влюбленную парочку. Ты еще помнишь, Абель?
— У тебя хорошая память.
— А разве неправда? Разве у тебя не было серьезных намерений по отношению ко мне?
Вся эта болтовня заставила Клеменса рассмеяться, может быть, лишь затем, чтобы подольститься к ней. Абель начал его жалеть, она совсем втоптала его в грязь, а разве оба они когда-то не были счастливы? Разве настали плохие дни? Клеменс был среднего роста, от напомаженных и причесанных на пробор волос хорошо пахло, узкие руки, обручальное кольцо, часы с цепочкой, он улыбался, обнажая зубы — пока все свои, приятный и доброжелательный человек без особых примет. Женат на Ольге. Детей у них нет.
Абель хотел втянуть его в разговор, и он сказал:
— Кстати, о ваших приездах домой на каникулы — вы, верно, много занимались, у вас у всех был такой бледный и усталый вид.
— Ну, конечно, приходилось зубрить, особенно перед экзаменами. Разве мы были бледные?
— Я помню лицо Рибера Карлсена…
— Ну, Рибер Карлсен, он занимался день и ночь, чтоб стать профессором, а нам, остальным, просто не хотелось быть хуже других.
— Так ведь и ты сдал хорошо, — сказала Ольга с неожиданным дружелюбием.
— Да, — сказал он, — но по чистой случайности. Мне как раз пришлось отвечать на тот вопрос, по которому я что-то знал.
— Я в этом не разбираюсь, — сказал Абель, — но вопросов есть много, неужели вам каждый раз просто везло?
— Абель еще не знает, какой ты у нас скромный, — сказала Ольга.
— Скромный? — не согласился Клеменс. — Нет, у обычных студентов в голове была только одна мысль: спихнуть экзамен, а потом заполучить ту девушку, в которую влюблен.
Ольга вдруг кивнула проходившему мимо господину и направилась к нему. Но они не остановились, чтобы поговорить, а сразу начали танцевать.
Клеменс, с улыбкой:
— Этого она слышать не желает.
— Почему?
— Ну… потому что тогда я был влюблен вовсе не в нее.
— А Ольга об этом знает?
— Я ей сам рассказал.
— Неужели Ольгу и впрямь занимает эта старая история? — спросил Абель.
— Скорее нет. Ольга сознает свое превосходство. Когда мы поженились, она взяла упомянутую особу к нам в услужение.
Как? — хотел вскрикнуть Абель, но вовремя спохватился и задумался, нахмурив лоб. Оба помолчали.
Музыка стихла. Раздались аплодисменты, и джаз заиграл снова.
— Подпевайте! — крикнула Ольга в сторону эстрады.
— Чего только не бывает в этом возрасте, — продолжал Клеменс. — Что-нибудь кажется таким далеким, таким невозможным и одновременно таким возможным, что просто нельзя пройти мимо.
— Ну, со временем мы все-таки начинаем проходить мимо, — заметил Абель.
— Пожалуй. Не отведать ли нам винца?
Они выпили и снова замолчали.
— Нет, мы не можем пройти мимо, кроме как подавив это в себе.