— То-то и оно: все, кроме меня. Я не хочу. Мне недостает силы воли.
— А почему, собственно, все хотят кем-то стать? — осторожно спросил Клеменс.
Ольга шутливо ответила:
— Потому что у людей есть внутренний стимул, как сказал Рибер Карлсен в своей проповеди.
Клеменс:
— Да, сказано недурно. Больше всего это относится к желанию человека подняться в социальном плане.
— Нет, вы мне объясните, почему эта пара идет с той же скоростью, что и мы, — нетерпеливо перебила Ольга.
Мужчины улыбнулись, и Клеменс ответил:
— Они идут по общественной дороге.
— Нет, они обернулись и увидели нас. И пошли так же, как и мы.
— Мы можем их обогнать.
— Нет, — сказала она, — тогда они подумают, что мы их увидели. Они наверняка смотрят на меня теперь сверху вниз.
— Что-о?
— Да, я заметила это. Эти люди дают мне понять, что, раз отец потерял состояние, мы больше ничего не стоим.
Абель попытался разубедить ее, но его попытки ни к чему не привели.
— Он в прошлом году достроил свой дом, и теперь дом у него в два раза больше прежнего.
— Это и называется социальный подъем, — насмешливо сказала Ольга. — И к тому же дурость. Ну зачем ему такой большой дом?
Они подошли к стоянке, и Абель сказал:
— Мы могли бы проехать мимо них на машине.
— Да! — радостно воскликнула Ольга. — Спасибо, Абель.
Они сели в машину.
Клеменс с усмешкой спросил:
— А куда мы поедем?
— Проедем мимо них, — ответил Абель, тоже усмехнувшись.
— Далеко, — потребовала Ольга. — К усадьбе Фредриксенов. Проедем мимо Фредриксенов. Пусть они увидят, что мы катаемся. Но зайдем поздороваться.
— Это зачем? — спросил Клеменс.
Они рванули с места, проехали мимо парочки Робертсенов, которые больше для них не существовали, и выехали на берег. Перед виллой Фредриксенов они велели шоферу ехать медленнее под тем предлогом, что там лежит больной человек. Ольга же развалилась на сиденье и демонстрировала себя. Нет, никого не видно.
— Тогда поехали в Валгаллу! — скомандовала она.
— Почему в Валгаллу? — спросил Абель.
— Там купальни. Ты разве не знал?
— Их построили уже после меня.
Купающихся они не заметили, время года было позднее, но ресторан был открыт. Велев шоферу подождать, они вошли в огромное пустое помещение, выбрали себе уголок и заказали кофе и бутерброды.
— Мы проголодались, — сказала она.
— Ты говоришь за всех нас, — заметил ее муж.
Ольга:
— Мне очень досадно, что мы не смогли увидеть фру Фредриксен, я бы с ней поздоровалась. Они такие замечательные люди. Ты еще помнишь, Абель, как мы забрались к ним в огород и таскали там морковь? Господи, да это было уже целый век назад. Замечательные люди, лучших я просто не знаю. И он тоже — не консул, не генеральный представитель и тому подобный вздор, а просто Фредриксен. Ты только представь себе, в прошлом году упала черепица с крыши и страшно его ударила, он до сих пор так и не оправился, но его жена все время твердит, что ему лучше, она такая терпеливая. А он, хоть и больной, перекупил у моего отца все акции «Воробья».
— Да, — сказал Клеменс, — он давно за ними охотился.
— Верно. А знаешь почему? Не из жадности и не для того, чтобы на них заработать. Да будет тебе известно, Абель, что у него есть брат, паршивая овца, Ульрик Фредриксен. Он капитан «Воробья». Ты, может, его знаешь?
— Нет.
— Капитана «Воробья»?
— В мое время не было ни Ульрика, ни каботажных судов.
— Да, но он каждую вторую ночь стоит здесь у причала. Ты не бывал на нем?
— Нет.
— А кое-кто утверждает, будто тебя видели там. Да еще с дамой… Но наш добрый Ульрик так осатанел и так бесчинствует на борту, что брат хотел бы спровадить его подальше, на сушу, он даже приобрел для него славный участок с домом. Но Ульрик не желает уходить. Вот зачем Фредриксен скупил все акции, таким манером он может просто ссадить брата с корабля.
— А где этот Ульрик был раньше?
— Они говорят, приехал из Африки. Паршивая овца. До сих пор еще водит корабль, но для людей и для товаров это небезопасно. Фредриксен, во всяком случае, опасается.
— Ему нужен толковый капитан, — сказал Клеменс.
Подали кофе и бутерброды.
— Благослови тебя Бог, Абель, что ты привез нас. Ты сейчас никто и не хочешь кем-нибудь стать, но ты так много можешь. В прошлом году или в этом ты спас человека. Мы стояли и глядели, для нас, на берегу, это казалось вполне безопасным, но, когда все закричали «ура!», я заплакала.