– Эй, кто там прячется? – голос рыцаря показался Стелу знакомым.
Ветви заплясали в кругу желтого света, и появилось широкое лицо и седые усы дядюшки Натана. Как назло патруль возглавлял наставник отца и давний друг семьи!
– Скользкая обочина и моя неловкость творят воистину чудеса, – нарочито громко рассмеялся Стел и выбрался обратно на дорожку.
– Стел? – мохнатые брови Натана сморщили лоб. – Что ты здесь делаешь?
– Зашел по дороге домой проведать памятные места. Сегодня годовщина…
– День рождения Грета, точно-точно. Как поживает Лесса?
– С матушкой все в порядке, вот только меня, должно быть, заждалась, – Стел переминался с ноги на ногу, показывая, что спешит.
– Да, что-то ты, дружок, припозднился, – Натан нахмурился и пригладил усы. – Я бы должен сопроводить тебя в храм для вечерней молитвы…
– С каких это пор рыцари сопровождают прихожан на службы?
– Да приказ этот новый… – вздохнул рыцарь. – Теперь собираем бродяжек в подворотнях да следим, чтобы никто не пропускал молитвы. Будто у нас других дел нету!
– Скучно? – сочувственно кивнул Стел.
Натан ухмыльнулся, в лукавых глазах мелькнули отблески фонаря.
– Ничего, скоро я отправляюсь в настоящий поход, как тогда с Гретом… тряхнем стариной!
– Поход? – оживился Стел, на миг в нем всколыхнулись детские мечты о рыцарстве, которые исчезли из его жизни после смерти отца. – И куда же?
– Все тебе расскажи, – старый рыцарь наклонился к Стелу и приятельски похлопал его по плечу.
Позади хрустнула ветка, и по спине молодого человека скатились капельки холодного пота.
– А кто там еще с тобой? – Натан приподнял фонарь.
Не хватало только слухов, что он путается с бродяжками!
Стел обернулся. Будто от ветра покачивались колючие ветви ежевики. Отсветом блеснула коробочка для курительной травы. Рани не было.
– Никого, – Стел заставил свой голос звучать ровно, как ни в чем не бывало наклонился за коробочкой и сунул ее в карман. – Мы хотели поужинать вдвоем, но, я уверен, матушка будет рада, если ты присоединишься к нам в этот вечер, – он вложил в голос лишь толику магии.
Натан подозрительно хмыкнул, но фонарь все же опустил.
– Нет, сынок, работа, как видишь, – пробормотал он и запрыгнул в седло. – Ладно, бывай. И обними за меня Лессу!
– Ты хоть зайди до этого похода, матушка будет рада! – крикнул Стел ему в спину.
– Постараюсь, если успею… – Натан уже не обернулся.
Когда гулкие шаги отряда стихли, Стел бросился обратно в кусты и сдавленно позвал:
– Рани…
Тишина.
Опять топиться? Сжав зубы до скрежета, он запалил магический светлячок и внимательно вгляделся в грязь. Отпечаток ступни, смазанный коленкой след, клок мешковины на ветке. Стел мысленно выругался и полез в заросли. Далеко уйти она не могла.
Глава 2
За окном протяжно взвыл горн. Сиплый звук просочился в дверные щели, заглушая треск домашнего очага.
Мирта вздрогнула, нож замер над буханкой хлеба.
– Что это? – спросила она.
– Призыв к вечерней молитве, – Рокот пристально посмотрел на жену. – Новый приказ Ериха Великого. Глашатаи весь день кричали на рыночной площади, а рыцарям я объявлял лично.
– Мог бы и мне объявить, – Мирта поджала нижнюю губу и продолжила медленно резать хлеб. Ее маленький рот с возрастом стал суховатым, исчертился морщинками, но глаза все так же живо горели из-под опущенных ресниц. Темные кудри как в юности падали на лицо, отчего она привычно и мягко щурилась. Да, раньше не пестрела проседь, не сутулились плечи, талия была тоньше… но разве это важно?
Важно то, что сегодня он мог бы объявить и о новом приказе Ериха, и о том, что это последний вечер перед долгим походом. Но так не хочется разрушать тишину, пряную от запаха яблоневых поленьев и горячего хлеба.
Не хочется видеть в глазах Мирты страх. И тоску.
Рокот отвернулся к решетчатому окну. Тонкие струи дождя стекали по слюдяным кругляшкам, в которых дробились отсветы уличных фонарей.
– Тогда садимся ужинать, – вздохнула Мирта, – раз уж сам Ерих Великий теперь выбирает для этого время. Схожу за девочками.
Мягко скрипнула дверь, и только тогда Рокот обернулся, оглядел будто бы чужую гостиную, полную странно знакомых вещей. Бордовые гардины с золотистыми кистями, скатерть, вышитая Миртой, старинный буфет отца, высокое кресло у очага и длинная скамья напротив. Привычный мир с каждым выдохом становился все более чуждым.