Круг зари

Мы беседуем с ним на той самой набережной Северной Двины, и разговор то и дело перескакивает то на Магнитку — и я рассказываю о людях, которых он помнит, и о сегодняшнем городе его давней мечты, — то возвращается к той страшной ночи, от которой нас отделяют тридцать лет.

Алексей Сергеевич высок, сухощав. У него, как иногда пишут, «точеные черты лица», почти не задетые морщинами, и совсем седые волосы.

— А вообще-то ночь та, первая, как бы сказать, воскресила меня, — медленно продолжает он. — Равновесие, что ли, восстановила. И моральное, и даже физическое. Клин клином вышибло. Нервное потрясение ли помогло, вторая контузия ли — не знаю, однако, по выздоровлении видеть стал гораздо лучше. Огонь поразил, огонь и вылечил, — смеется он так. — В сорок третьем уже воевал. Ну, на фронте не страшнее показалось… После войны преподавал в техникуме. А Магнитку не забываю, заезжал несколько лет назад. Разве сравнишь с прежней!.. Да и наш город не сравнить.

Перед нами — сверкающее белизной здание лесотехнического института. Все здесь новое, послевоенное, кроме памятника Ломоносову, что был немым свидетелем кошмара сорок второго года. А чуть поодаль блестит стеклом выстроенный по последнему слову архитектуры морской вокзал.

— Смотрите, — оживился вдруг Алексей Сергеевич, — туда, левее смотрите! Читайте на борту: кажется, «Магнитогорск».

— Точно, «Магнитогорск».

— Вот так! Магнитогорск — на Двине! Вроде бы раньше не было его у нас. Магнитка везде…

Мы наблюдаем за новеньким буксиром. Я сообщаю, что скоро из Ленинграда выйдет океанский теплоход «Магнитогорск». А этот, маленький, легко разворачиваясь, рассекает речную гладь и идет к противоположному берегу, где его ждут массивные баржи. Вот он стал точкой, а вот и совсем размылся в солнечных лучах.

Генрих Рогозин, секретарь общества «Знание» ПИРЧЮПИС Стихотворение

Здесь кажется — остановилось время,
и все, как было много лет назад,
качается сожженная деревня,
и ждут пощады детские глаза.
Над пеплом черным,
над травой зеленой —
из камня Мать…
Ей век одной страдать.
У всех явлений есть свои законы,
но страшно, если каменеет Мать.
Она в себя такую боль вместила,
какой нести не может человек.
…У ног ее — безмолвная могила,
цветы живые
и XX век.

Геннадий Корчагин, машинист крана ЧАБРЕЧНЫЙ ДОЛ Стихотворение

Я слушал рокот переката
И видел серую скалу.
Она скорбела по солдату,
Что не вернулся поутру
В селенье тихое у речки,
В саманный дом, в Чабречный дол,
К березке тонкой.
                           В лютый вечер
Он пал геройски за Оскол.
Теперь он бронзов, в бронзе каска,
Заря на бронзовом лице.
Стоит чуть сгорблен, по-солдатски,
В голубоглазом чабреце.
Я видел это в час заката.
В тот тихий предвечерний час
Чабрец вздыхал у ног солдата —
И слезы капали из глаз.

Иван Жирош, разметчик ВОЗВРАЩЕНИЕ ЖАННЫ-МАРИИ Очерк

Наш механический цех — не основной, хотя прежде и назывался основным механическим цехом, сокращенно — ОМЦ. Здесь не ходят прославленные рабочие в войлочных шляпах, не колдуют знатные люди в синих очках и не преображаются по мановению руки именитых вальцовщиков огненные стальные полосы в могучих валках прокатных клетей. Но мы нужны всегда и везде — ведь ни один еще завод не обходился без умельца-токаря или слесаря. Коллектив наш так же славен молодежными бригадами, и все мы полны той же горячей жизни, что и хозяева огня, которых куда чаще показывают на экранах.

В канун юбилея Победы решили ребята нашего цеха первыми откликнуться на патриотический зов работать за погибших на фронтах героев. Однако «того парня» в списках не нашли — в войну здесь работали только девушки.

И все-таки комсомольско-молодежные коллективы механического не хотели в этом почине отстать от других, особенно бригада мастера Михаила Васильевича Бревнова, где почти все окончили ГПТУ № 19 имени Героя Советского Союза И. С. Андрейко и в социалистическом соревновании показали себя как отличные станочники.