- Разве что только она.
Родрик принялся обстоятельно рассказывать о событиях последних двух дней, стараясь не упустить важного: начиная с момента, когда он получил камнем по лбу, и заканчивая непонятными речами совета мудрых. Гаран слушал не перебивая, только иногда морщился: руку он держал на боку, так что, по всей видимости, рана его ещё была далека от полного заживления. Дослушав до конца, Гаран задумчиво пожевал губами.
- Выбираться отсюда надо...
- Экая умная мысль! - рассердился Родрик.
- ...только, - озабоченно продолжил Гаран, - похоже, мне на тебя рассчитывать не придётся.
- Почему?
- Ну, так... захомутали ж тебя. Пробная ночь и все дела.
Родрик открыл было рот, чтобы сказать какую-нибудь колкость, но сверху послышался голос Эирлис:
- Родрик, поднимайся, обед готов.
Гаран хохотнул, снова скривившись от боли. Злобно на него глянув, Родрик встал и полез наверх.
Вскоре он сидел за столом, торопливо поглощая вкуснейшее варево из бобов с кусочками сала, лука и чеснока; изумлению его не было предела, когда Эирлис поставила перед ним небольшую глиняную бутыль с горькой и такой забористой настойкой, что у Родрика выступила скупая слеза.
- Замечательно, - выдохнул он, прокашлявшись.
Эирлис улыбнулась. Она сидела по другую сторону стола, подперев щёки руками.
- У Алуна взяла. Он так дал, когда узнал, что для тебя. У него тут прозвище - «Максен». Это на древнем языке значит...
- Знаю. «Щедрый». - Взгляд Родрика упал на большую бадью, стоявшую у стены. Капуста, вспомнил он.
- Помнится, ты говорила Сигерду, что приняла меня за какого-то... песиголовца?
- А в ваших краях разве нет таких?
Родрик молча покачал головой. Желудок уже был полон, но он никак не мог остановиться. Настойку он выпил почти всю.
- Они как люди, - сказала Эирлис, помолчав. - Очень высокие и головы волчьи, и руки в шерсти. Говорить не умеют, рычат, и на человека не нападут, разве только уж совсем голодны. И очень квашеную капусту любят.
- Волки - капусту? - изумился Родрик.
- Я ж сказала - они как люди. За грехи свои страдают.
- И ты сама таких видела?
- Видела. Зим двенадцать или тринадцать назад, много, не могу сосчитать, одна женщина, Бриенна, - её дом тоже за деревней стоит, - на огороде возилась, и увидела песиголовкиню. Та прямо из леса шла. Бриенна в дом забежала и под одеялом схоронилась. А песиголовкиня зашла, принюхалась - и к бочке с капустой. Они, когда капусту видят, словно с ума сходят. Залезла внутрь чуть не до пояса, и давай чавкать. Бриенна тогда топор взяла - и ей по спине. Весь Кадван тогда приходил, смотрел, дивился.
- И ты это помнишь? Маленькая, поди, была.
- Кому маленькая, а кому - нет, - хмыкнула Эирлис. - Помнится, я тогда Пеббе во второй раз от ворот поворот дала. Хотел меня четвёртой женой сделать.
- Погоди. - Язык понемногу начал заплетаться. - Как такое может быть? Двенадцать зим назад? Сколько ж тебе лет?
Эирлис пожала плечами.
- Лет? Не знаю. - Она удручённо выставила перед собой ладони с растопыренными пальцами. - Это - десять, я знаю, и ещё немного больше знаю. Но мне много, много раз по десять.
- Что за чушь! - У Родрика шумело в голове. - Ничего не понимаю.
Девушка встрепенулась.
- Потому что тебе отдохнуть надо. - Она вскочила из-за стола. - Ложись, я тебе на топчане постелила. Как проснёшься, к преподобному пойдём, он велел к ночи прийти.
Родрик кивнул и повалился на тюфяк, показавшийся ему восхитительно мягким.
* * *
Темнело здесь очень быстро.
Они шли долго, дольше, чем от Кадвана до хижины. Сначала той же дорогой спустились с пригорка, но не доходя до селения Эирлис свернула в сторону: вдоль крепостной стены бежала узенькая тропка. Слева - брёвна, справа - рукотворный овражек, захламлённый ветками, прошлогодней листвой и всяческим мусором.
Родрик плёлся сзади, то и дело норовя свалиться в ров: голова зверски болела, а глотка отчаянно требовала холодного пива. Тот напиток - Эирлис назвала его «туйон», - был горьким, как полынь, и очень крепким, но пился необычайно легко, чему Родрик сейчас был уже не рад. Ноги заплетались, а язык категорически отказывался внятно произнести хотя бы один из тысячи вопросов, которые ещё недавно требовали немедленного ответа.
- Сколько я спал? - только и сумел выдавить он.
- День, да ночь, да ещё полдня.
Крепостная стена внезапно закончилась, и они вышли на обширную поляну.
- Что это?
Шагах в пятидесяти от селения спиной к лесу стоял сруб, вросший в землю покатой крышей, с целой поленницей дров рядом. Из дыры наверху вился тёмный дымок; корчась, он рисовал причудливые узоры на лице огромной луны.