― А кто бы хотел попасть в руки палачей? ― почти механически ответил Данте, даже не подняв глаза.
Поэт производил впечатление человека, находящегося где-то далеко, совершенно в другом месте.
― Палачей? ― граф тут же вскочил, чтобы посмотреть прямо в глаза Данте. ― Я вовсе не палач. Если вы меня еще не узнали, то постарайтесь сделать это. Покопайтесь в своей памяти.
― Вам не стоит подозревать меня в забывчивости, ― ответил Данте, глядя прямо в глаза наместника Роберта. ― Прошлое и воспоминания о нем ― это практически единственное, что мне удалось захватить с собой в путь. С тех пор как мои земляки решили изгнать меня, я общался с разными людьми. Некоторые из них казались дружественными, прежде чем превратиться во врагов; я никого не забыл.
Баттифолле не стал вступать в спор, опустился в кресло и вернулся к своим документам. Он положил перед собой один из них и углубился в чтение:
― Алигьери, более известный как Данте, родился во Флоренции в 1265 году от Рождества Христова в сестьере[15] Сан Пьеро Маджоре. Известный поэт, в прошлом занимал важные политические должности, был приором республики. В настоящее время, согласно его собственному признанию, несправедливо изгнан с родной земли…
Граф невольно сделал паузу, поскольку Данте согласно кивнул головой и произнес на латыни: «Exul immeritus» ― «изгнан безвинно». Потом он вспомнил о должности собеседника и решил, что скоро услышит свой, несомненно, ужасный приговор.
― И поэтому, вы полагаете, я приказал вас привезти? ― произнес граф.
Наместник пристально смотрел на поэта. И было ясно, что на этот раз он не собирается прерывать молчание.
― Вы мне только что это прочитали, ― ответил Данте, не теряя самообладания. ― Это мое мнение об интересе, который испытывали мои соотечественники к моей персоне в последние годы. Поэтому я не ожидаю ничего хорошего от флорентийцев и от тех, кто, не будучи рожден здесь, проживает в этом городе.
― Но ведь вам было предложено помилование до вынесения последнего приговора, ― возразил Баттифолле. ― И вы не просто отказались от него, но сделали это в очень резкой форме. Вы написали письмо, которое, как вы знаете, наделало много шума во Флоренции. Это не лучший способ примириться с противниками, Данте.
Это предложение помилования было серьезным испытанием для гордости поэта. Согласно заведенному порядку, помилованные должны были принести денежное пожертвование Святому Иоанну, покровителю города, на его празднествах 24 июня. Процедура включала в себя унизительные моменты: участие в процессии, двигавшейся из тюрьмы, участники которой должны были идти босыми, в знак покаяния одетыми в санбенито[16] и с бумажной митрой, на которой была написана вина преступника, на голове. Кроме того, в одной руке он должен был нести большую восковую свечу, в другой ― мешок с деньгами. Так предстояло дойти до часовни, где преступникам надлежало раскаяться, стоя перед алтарем, чтобы получить таким образом восстановление в экономических и политических правах. В случае с изгнанниками, одним из которых считался Данте, процедура была сведена к минимуму, в ней отсутствовали многие моменты. Но даже в таком виде она была неприемлема для поэта. Он не мог пройти через эту церемонию, потому что это означало бы признание им своей вины. Его яростный ответ в письме, обращенном к чиновникам инквизиции, вызвал сильное возмущение в городе; это письмо привело к тому, что поэта еще раз приговорили к смерти.
― Нет необходимости повторять содержание письма, вы с ним знакомы, ― ответил Данте, снова распаляясь праведным гневом. ― Я повторяю: Данте Алигьери никогда не заплатит своим скудным имуществом тем, кто его оскорбил, и не станет просить помилования у нашего святого покровителя. Именно поэтому нет ничего странного в том, что я считаю себя «изгнанным безвинно»: ни одно из обвинений моих врагов не является обоснованным.
― И я с этим согласен! ― с чувством произнес наместник, снова поднимаясь со своего места. Он начал переносить свое громадное тело по комнате, заложив руки за спину. С каждым движением многочисленные складки на лице Баттифолле менялись, отражая игру теней: из дружелюбного выражение могло превратиться в дикое и угрожающее. ― Поэтому я принял вас без всяких подозрений в моем доме в Поппи. У меня не возникало и тени сомнения в честности Данте Алигьери. Несмотря на это, вы видите во мне сегодня только палача.
15
Сестьерами во Флоренции называли совокупность нескольких церковных приходов (или округов). Позднее от деления на сестьеры отказались, начав делить город на кварталы.