— Вот! — довольно заурчал людоед.
Сделав несколько громадных шагов он в несколько секунд очутился возле принцессы, казавшейся сейчас крохотной птичкой, приземлившейся около почерневшего пня.
— Ну же, герой, действуй! — раздался в правом ухе Виктора свистящий шепот, а спина почувствовала легкий толчок. Чуть развернув голову, Виктор обнаружил рядом с собой знакомого глашатая.
— А что делать? — зашептал ему Виктор.
— Откуда мне знать, — донесся ответ, — Я всего лишь глашатай, а герой ты.
— Угу, — согласился Виктор.
— Тогда иди, — заворчал глашатай, — иди скорее, а то ведь съедят принцессу.
На этот раз толчок выкинул Виктора на несколько шагов из общего строя. Людоед медленно перевел тяжелый взгляд с принцессы на смельчака.
— Ну, — поинтересовался он.
Дальнейшее молчание не поощрялось.
— Не ешь ее, — сказал Виктор как можно жалостливее.
— Это еще почему? — удивился людоед.
— Нехорошо.
— А что я голодный — хорошо? — возмутился людоед.
— Нет, — опустил голову Виктор. Больше умных мыслей у него не нашлось. Потом он понял, что абсолютно все мысли напрочь покинули его голову. Такое положение дел страшно разозлило Виктора, пока он смотрел в черные дыры глаз с тупым покорством.
— То-то же! — радостно заявил людоед и вновь повернулся к принцессе.
— Не смей! — завизжал несостоявшийся герой.
— А что ты мне сделаешь? — проникновенно спросил людоед. Все напряженно смотрели на Виктора.
— Там увидишь, — объяснил Виктор, чтобы не молчать.
Людоед опустил свою тяжелую лапу на плечо Виктора, отчего что-то внутри Виктора испуганно хрустнуло.
— Может мне голову отрубишь? — лохматая голова оказалась напротив Виктора, и тот понял, что людоед никогда не чистил своих страшных, обломанных зубов. Виктор молчал, как пионер, попавшийся с огурцами в руках сторожу на колхозном поле.
— Может сердце вырвешь? — глаза буравили душу Виктора так, что хотелось оказаться за много-много километров от черного замка.
— Может такую песню споешь, что… — волосы бороды больно кольнули кожу шеи Виктора.
— Спою! — заорал Виктор, только чтобы эта ужасная физиономия отодвинулась подальше.
— Отлично! — возликовал людоед. — Тогда не буду. Пока.
Из уст всех присутствующих послышался весьма ощутимый вздох облегчения. Виктор тоже перевел дух. Петь он любил. В первые школьные годы он усердно выводил в общем классном хоре: «Мы ребята-октябрята». Правда, случился в его жизни и творческий перерыв, когда на фестивале третьих классов он позабыл слова песни про хлопок, представляя солнечный Узбекистан. После этого ему доверяли разве что центральные роли. Когда одетые в цветастые шали девочки плавно распевали «Цыгане любят деньги, а деньги не простые, а деньги не простые, а деньги золотые», Виктор изображал того самого финансолюбивого цыгана, молча стоявшего в самом центре сцены, сжимая в вспотевших от волнения руках поводья коня, слепленного из двух первоклассников. Повзрослев, он был реабилитирован и сурово пел среди стоявших по стойке смирно старшеклассников на общешкольном комсомольском собрании: «Ты только будь, пожалуйста, со мною, товарищ Правда.» И сейчас, придя в гости, Виктор любил взять в руки гитару, мастерски проверить каждую струну, поднастроить, извлечь высокую протяжную ноту и поставить нежный инструмент на место, потому что играть на нем так и не научился.
— Гитару… — взволнованно прохрипел он.
— Ага, — хмыкнул людоед, — полцарства за гитару.
Последняя строчка показалась Виктору странно знакомой.
— Тогда не могу, — заявил Виктор, — как без музыки то?
— Будет тебе музыка, — мрачно пообещал людоед.
Потрепанного вида мужичок вытащил деревянный короб, напоминавший покосившийся ящик для транспортировки помидор, и извлек оттуда мощный агрегат, называвшийся «Юпитер — 202».
— Ого, — не сумел сдержаться Виктор. — Откуда у вас ЭТО? Откуда ЭТО вообще взялось в вашем мире?
— Черт его знает, — честно признался людоед. — Королю одному, то ли Артуру, то ли Фартуру, подарили. Понятно, нам всем сразу захотелось такие же. Вот торговцы и засуетились. А откуда они ЭТО достают, кто ж знает. Ты гляди, осторожнее, — заорал он мужику, — Ты там не крути ничего. Поломать — раз плюнуть. Видишь, человек образованный прибыл, тоже понимает, что видит ЭТО, а не фиговину или штукенцию, как ты ее зовешь.
Виктор не ответил на похвалу. Его распирало от гордости, что отечественная продукция наконец-то обрела свое истинное экспортное призвание. Заодно становилось понятно, почему в магазинах днем с огнем не найти высококачественную технику родных заводов.
Мужичок, не обращая внимания на ругань, установил агрегат на мощную столешницу, осторожно поставил катушку с лентой и умело завернул конец ленты на свободную катушку. После этого он щелкнул боковым выключателем, и в воздух полилась музыка, знакомая, родная. Только не было тех великих и главных слов, выводимых голосом всенародно известной певицы.
— А где сама песня то? — спросил Виктор, — Музыку слышу, а слов нет.
— Вот, — горестно подтвердил хозяин удивительных записей. — Слов нет. Со словами в пять раз дороже требуют. Разве ж я стал бы тебя просить спеть, если бы слова имелись?
— Но тут женский вокал нужен, — попробовал спорить Виктор с видом специалиста.
— Мне уже без разницы, я привередничать не стану, — начал жаловаться людоед. — Спой своим. Главное — песня замечательная.
И Виктор запел. Это была торжественная песня, в которой плавные строчки собирались в грустное повествование о непростой жизни, которую уже не развернешь. Но отчаиваться не стоило, потому что главные часы еще шли, несмотря на свой солидный возраст и то, что время остановить они тоже не умели.
Придворные замерли. Принцесса слушала, не отводя взор от Виктора. Людоед смахивал слезу за слезой. Голос Виктора крепчал с каждой удачно взятой нотой. После он спел про загадочный айсберг, вырастающий из тумана, про алые розы, которых набралось целый миллион, и про розовые, которых и был то всего один букет, но и его следовало подарить на тридцатилетний юбилей.
— Все! Все! — завопил людоед, и Виктор испуганно смолк.
— Хватит, а то сердце не выдержит, — пояснил поедатель принцесс. Люблю искусство, что уж тут поделать…
— Принцессу не есть, — робко напомнил Виктор.
— Ладно, — махнул рукой людоед. — Режьте баранов, — распорядился он мужику, старательно сматывавшему пленки и укладывающему их в футляры, обтянутые змеиной кожей. — Но только это еще не конец, только ты мне завтра еще споешь. Да что споешь! Ты мне завтра целый концерт организуешь.
Рот Виктора автоматически раскрылся, готовый выплеснуть поток возражений. Проницательный взор людоеда моментально углядел надвигающуюся опасность и пресек ее в самом корне.
— А то съем, — пообещал он.
И поток возражений так и остался невысказанным…
… Поток контролируемых и неконтролируемых желаний ежечасно, ежеминутно, ежесекундно несет нас по жизни. Этот процесс вместили и достойно отразили в себе строчки великого поэта, звучащие в сердцах миллионов: «Желай всегда, желай — везде, до дней последних донца. Желай! И никаких гвоздей…» И действительно, пока миллионы школьников заучивали и читали это стихотворение наизусть, их родители, зайдя в учреждение под скромным названием «Хозяйственные товары» не могли обнаружить там никаких гвоздей, сметенных с прилавков всеохватывающей силой желания. Люди, помнящие суровый процесс поиска требуемых хозпринадлежностей, и сейчас недовольно хмурятся. Однако, не стоит упускать тот факт, что отсутствие гвоздей в одном из магазинов спасло большеухого друга веселого крокодила Гены от мучительного прибивания к стене по той простой причине, что обладатель больших ушей никак не мог избавиться от трансвенерианского акцента при произношении слова «Апельсины». Да что там говорить. Родись этот великий поэт примерно две тысячи лет назад и попади его стихотворение в школьную программу уже в те времена, кто знает, может вся человеческая история пошла бы по иному пути…
… Утром Виктору долго спать не дали. Сначала в покой протиснулся низкий согбенный лохматый и нечесаный субъект неопределенного возраста.