Напротив - стражники в мундирах песочного цвета: блеск начищенных сапог, карабинерские палаши, желтой кожи пристяжки револьверов, широкополые черные шляпы.
- Смута! - безнадежно качали головами горожане, покрепче запирая на ночь ставни.
А по улицам вольно бродили ветры, закручивали вихрями белую пыль, уносили горький запах взорванного, сгоревшего жилья.
Завечерело, стрекот кузнечиков сник. Ветер, гнавший весь день облака в океан, зашел от полуночи, стал жестче и холоднее. Закат поднял свои сполохи. Тучи, катившиеся к горизонту, зажгли кромки, потемнели и стали похожи на клочья сгоревшей бумаги, раздуваемой ветром.
- Закрыл бы окно, Винтик.
Мальчик не ответил. От невесомого бесшумного полета облачных миров в груди поднимался тревожный холодок. Небо звало, открывало прозрачные пространства, как будто из дальних далей доносил ветер звук походной трубы. Бегали по спине мурашки, тело становилось легким, слепленным из тополевого пуха, толкнись полетишь. Но другая тревога, злая и тяжелая, отпустила только на мгновение, а потом снова заворочалась колючим противным комком, от которого щипало в горле и в носу.
Заря успела побледнеть до слабой желтизны, теперь она ползла по горизонту; там, на севере, пришло время белых ночей.
Снизу послышались голоса, довольно горланившие "Стального гиганта", лязгающий шаг подкованных ботинок. Вадим тронул мальчика за плечо, прикрыл осторожно створки, задернул шторы.
- Извини, малыш, но эти пальнуть могут.
Винтик посмотрел ему в лицо, чтобы вышло убедительнее, и сказал:
- Ну давай завтра пойдем искать Даню и Мари. Мама говорила, что слобода цела.
Вадим покусал нижнюю губу.
- Ладно, завтра... А может, дождешься школы? Там встретитесь.
- Ну да, три дня еще... И поговоришь там! Сразу дежурная дама уши навострит...
- Ну и школа у вас...
- Вадик, а ты на флоте служишь?
- Нет, в Морской охране. Да и служба эта... Моторы, механизмы.
- У вас же парусники.
- Катера еще... - Он дотянулся до выключателя, щелкнул. - А, черт, опять света нет. - Раздосадованно плюхнулся на скрипучий диван.
Винтик забрался туда с ногами, ткнулся в суконную, пропахшую морем и мотором куртку, и Вадим тихонько обнял его за плечи.
- Ты о чем думаешь? - Мальчик выпростал из-под Вадимовой руки взлохмаченную голову.
- Вечер сегодня... Дурацкий какой-то.
- Ты за тетрадями пришел?
- Нет, все бумаги в башне. Надо было с твоим отцом поговорить.
За окном обреченно гудел ветер. Винтик услышал, как Вадим бормочет про себя: "Что же этой дряни от ребят-то нужно..."
Вдали пересыпали звонкую медь куранты.
- Вадик, почему Морская охрана не за короля?
- А ты за короля?
- Вот еще! У нас вольный город.
- Вольный город Бремен...
- Чё?
- Ну, там, откуда я родом, есть такой город.
- А на карте он есть?
- Какая там карта...
Хоть и взрослый, и с шевронами инженера на рукаве, почти офицерскими, только серебряными, но чувствуется у него какая-то мальчишечья боль. И нездешняя темная грусть. Теперь многим больно и плохо. Даня исчез... Винтик прижался к Вадиму.
- Ложись-ка спать, гражданин вольного города.
- А папа?.. - встревожился Винтик.
- Он придет, ты не бойся, просто, видно, у него разговор долгий вышел.
- С кем?
- Да так, в Ратуше... Спать.
Вадим подхватил мальчика на руки. Тот брыкнул тощими коричневыми ногами.
- Вы, сударь, не дергайтесь, все равно не отпущу, - строго сказал Вадим. Винтик обнял его за шею.
- Ты не уйдешь? - сонно спросил он.
- Дождусь, пока твоя мама придет из госпиталя...
--------------------------------------------------------------------------
----
Утро началось с горна городского трубача, проскакавшего в черно-золотом камзоле от площади Побед до Зеленого кургана. Так полагалось по стародавнему обычаю. Во время Смуты трубача вроде бы посадили в тюрьму, устроенную для военных нужд из цирка, то ли держали под домашним арестом в Ратуше. Люди короля и стражники в один голос утверждали, что он своей трубой сбивает с толку солдат... Переливы утренней песни под звонкое щелканье подков возвращали прежние теплые и ясные дни. Они были совсем рядом, со своими рассветами, долгими играми, похождениями следопытов на Стапельном пустыре и острым запахом жестких коричневых груд водорослей, к которым тихо, пересчитывая каждый самый мелкий камешек, докатывается присмиревшая после шторма волна, прозрачная, как тонкое зеленоватое стекло; но между этими днями и сегодняшним утром поднялась тусклая тяжелая стена недавней памяти огня и взрывов, шелестящего полета снарядов над головой. Каждый мог убить Даню, Вадика, маму, всех! Каждый крошил, разносил в щебень город, ласковый и добрый, с его синими заливами, со старыми фортами, угрюмо глядевшими на бронированные "утюги", сменившие на рейде шхуны и бригантины.
А мелодия, чистая и свежая, как утро, прогоняла, уводила, пронесенная трубачом через весь город, те страхи, что вчера еще бродили по улицам вместе с патрулями.
Винтик пулей вылетел из кровати, дел было полно. Дома оказались и папа, и мама, кажется, впервые за последние три месяца они никуда особенно не торопились.
- Пап, пойдем сегодня в слободу? - Это уже, перехватывая бутерброды, после фырканья под умывальником. Брызги летели во все стороны, на полу вышла лужа, Винтик получил необидный, для общей потехи, шлепок. Ну, а лужу тут же извел он сам огромной жесткой тряпкой. Ладно уж, в честь такого утра...
- Между прочим, ты и один сегодня можешь, заставы сняты, - отец прихлебывал кофе с лимоном из огромного бокала с отбитой ручкой.
- Даже не верится, - мама покачала головой. На ней было новое желтое с цветочками веселое платье. Стала она вдруг такой молодой и красивой, какой Винтик ее вообще не помнил.
- Пап, а чего ты так долго не приходил вчера?
- Говорили много слов. Ты, брат, даже не представляешь, сколько нужно их потратить, чтобы доказать очевидные вещи. - Отец посерьезнел. - Например, что мир лучше, чем война, что от нашей идиотской свары всем плохо...
Только сейчас стало видно, как он измотался.
- А ты уверен, что теперь безопасно? - тревожно спросила мама.
- Уверен. Меня сейчас беспокоит другое... Ну ладно, братцы, вам об этом знать не обязательно. - Он прихлопнул ладонью по клеенке, поднялся. - Я к Борису, потом в Ратушу и в редакцию. Так что до вечера. Салют.
Он пошел к двери, горбился, шагал тяжело, и недавняя радость поблекла, съежилась как-то. Коричневая обшарпанная дверь хлопнула, закрылась.
- Значит, сына... обедать будешь один, я в госпиталь через час, а ты уж как-нибудь осторожнее. Где что взять, знаешь?
Винтик кивнул:
- Я в слободу позже, с Вадимом, он вчера обещал... а пока в гавань.
- Ох, нет у Вадика дел, кроме твоих... Ладно, так лучше будет.
--------------------------------------------------------------------------
----
Город оживал. По мостовой, выбитой, щербленой пулями, тарахтели, едва не рассыпаясь на ходу, грузовички с камнями, досками, цементом. Они плевались сизым выхлопным дымом, пускали кругом бензиновый перегар и хлопали брезентовыми крышами кабин. Шоферы орали на случайных прохожих. Сюда, на Городскую линию, тяжелые снаряды почти не залетали. Только дворец Норица Нэль Нако получил пару фугасок с броненосцев: целое крыло со статуями, гипсовым лицам и фальшивыми колоннами легло грудой белых камней. Винтик - с камня на камень - перебрался через завал и - бегом мимо горелого квартала. Отсюда неделю назад началась смута. Стекла были высажены, окна чернели гнилыми зубами. Пятна гари - повсюду на стенах, прежде белых, даже на мостовой черные мазки. Башенки, ветровые гребни на кровлях снесены, пробиты насквозь снарядами полевых пушек десанта, выставленных у Водного клуба. Тут бродили погорельцы, прикидывая ремонт или разыскивая уцелевшие вещи, люди подозрительные, осторожные, неприятные. Винтик заспешил.