Она не сдастся. Натали питалась надеждой на свою семью, в которой была уверена. Роулингсы, не задумываясь, заплатят за неё выкуп. Её задачей было убедить Декстера, что они заплатят больше, если она вернётся невредимой, или, так сказать, — незапятнанной.
Бззз…
Подбородок Натали поднялся вперёд. Слёзы уже почти все высохли, и из носа перестало течь. Пора претворять свой план в жизнь. У неё было достаточно времени для раскисания. Теперь надо быть сильной и казаться равнодушной, такой же, каким казался он. Если Декстер верит, что она будет играть в его больные игры, пусть.
Сначала её настиг его запах, аромат одеколона. Это напомнило о его пиджаке, который он ей дал, чтобы укрыться в машине.
Всё ещё стоя лицом к кровати и подносу с нетронутой едой, Натали не могла видеть, что происходит, только слышать: стук шагов и шуршание колёс.
Колёс? Она действительно слышит движение колёс по твёрдому полу похожее по звуку на движение тележки?
Если бы она могла повернуться, но нет, она не даст ему возможность отомстить. Вместо этого её воображение наполнилось возможными вариантами. Она вспомнила тележки, на которых прислуга вывозила в поместье еду в столовую или в комнаты. Тележки были в отелях для обслуживания номеров. Все её мысли имели нечто общее — еду.
Её желудок, свыкшийся с пустотой, уже не урчал. До тех пор, пока во влажном, затхлом воздухе не послышались новые звуки — позвякивание и тихий перестук.
Она закрыла глаза и попыталась вызвать непищевые образы. Есть тележки, на которых в поместье, как и в отелях, горничные развозят постельное бельё и принадлежности. Этот вариант даже обрадовал её. Полотенце для ванной и простыни для постели. Такие простые вещи.
Натали отвергла ожидания. Если она не будет питать надежды, Декстер не сможет её разочаровать. Она боялась, что это будет хуже, чем наказание.
Проходили секунды, отмериваемые стуком его ботинок по цементу, и она подумала, собирается ли он говорить с ней, признать её послушание, что-нибудь. Предположения утомили её, возрождая боль в теле, восстанавливая кровоток, что дало болезненное ощущение в венах, словно уколы иглами.
Натали подавила крик, закусив губу, стараясь сохранять тишину, поклявшись не выдавать своих страданий. А потом Декстер изменил правилам, дав ей то, чего она боялась больше всего и верила, что только сама может найти — надежду.
Дверь с шумом захлопнулась. Натали решила было, что он снова ушёл, но тут её качнуло от обволакивающего тело тепла.
Приблизив свои губы к её шее, он обернул одеяло вокруг её плеч.
— Я очень горжусь тобой, клопик, — он поцеловал её в макушку.
Это было не просто одеяло. Это было согретое одеяло, наподобие салфеток в самолёте или белья, вынутого из сушилки. Мягкий тёплый ворс щекотал её озябшее тело. Кровь потекла ещё быстрее, разгоняемая предвкушением. Тепло было раем, но обстоятельства были адом. Удовольствие и боль. Натали не знала, что из этого подстегнуло её слёзы.
Декстер присел рядом с ней, запахнув плотнее одеяло. Затем, держа руки на её плечах, спросил, может ли она встать.
Натали уставилась на него.
Что-то в его взгляде изменилось. Он был светлее, спокойнее.
— Клоп, ответь мне.
Она попыталась поднять руки, хотя бы ладони. Руки весили тонну, поднять их на пару дюймов еле хватило сил. Ноги словно истыканные иголками макаронины с размягчёнными костями. Она затрясла головой.
— Я-я не думаю.
Что он скажет? Будет недоволен?
Декстер кивнул и встал. У неё упало сердце. Он оставит её здесь?
Сняв поднос с кровати и поставив его на пол, он одним махом наклонился и подхватил Натали с пола на руки, словно она ничего не весила.
Натали вскрикнула от боли, наполнившей ноги и пальцы на них. Это было хуже, чем судороги. Скрипнув зубами, она уткнулась лицом в его широкую грудь.
Она не искала утешения у него, но нашла. Его рубашка вызвала воспоминание о свежем воздухе — чистом и прохладном, так непохожем на то, что её тут окружало, а аромат одеколона добавил оттенков мускуса и специй.
Декстер сел на кровать, держа её на руках.
Она не знала, что сказать или сделать. Это был не тот человек, который поставил её на колени на несколько часов. Это он, и не он. Измождённая, она не могла собраться с мыслями.