Она кончила вытирать посуду и повернулась, чтобы повесить мокрое полотенце. И была рада, что Эдвард не видел ее лица, когда говорил:
— Но даже если никто не слышал этого высказывания, они просто обязаны арестовать меня. Они медлят только из-за того, что у меня не было никакого резона убивать ни ее, ни Уильяма. Они не могут придумать мало-мальски убедительного мотива для того, чтобы я разделался с Вилли Джексоном. Мотива нет, зато всего остального хоть отбавляй: у меня была возможность напечатать эту записку и бросить ее в почтовый ящик — это раз. Миссис Стоун поведала им, что я резко говорил с Клариссой и та сказала, что я ее пугаю, — это два. Еще есть история нашей мисс Симе, которая подслушивала в четверг вечером, когда Кларисса звонила мне и говорила, что ей обязательно нужно со мной увидеться. По ее словам, я говорил «очень грубо». Да, грубо, я специально это делал.
Не оборачиваясь, Сьюзен сказала:
— Они не знают, что ты был в церкви в пятницу утром.
— Знают. Я им сам об этом сказал. Решил, так будет лучше. Но самое неприятное: в записке свидание назначалось на половину десятого, от Барра я ушел в четверть десятого, а сообщил о том, что нашел тело, только когда пробило десять. Разумеется, им хотелось знать, как меня угораздило сорок пять минут добираться до протоки.
Теперь она повернулась и, держась за шкаф, прислонилась к стене.
— И как?
Он рассмеялся.
— Объяснение настолько невинное, что в него вряд ли кто поверит. Я люблю ходить по лесу ночью, всегда любил. Луна, облака и еще увидел лису, совсем молоденькую, так забавно было за ней наблюдать! Но полиция не верит таким душещипательным историям. Суд тоже. Особенно если присяжные — горожане. Представь себе речь прокурора: «Джентльмены, вас просят поверить в то, что обвиняемый, в то время как убили Клариссу Дин, разгуливал по лесу, глазея на луну и на молоденькую лису!»
Она взмолилась:
— Эдвард, пожалуйста… Я этого не вынесу!
Он бросил на нее один из своих самых мрачных взглядов.
— Вынесешь! И не только это.
Он снова подошел к двери и прислонился к ней спиной.
— Я пока не сказал им, где прохлаждался эти четыре с половиной года, но теперь вынужден буду сказать. Они все равно узнают, так что надо хотя бы использовать льготы, которые дает чистосердечное признание… Впрочем, это вряд ли мне чем-то поможет.
— Ты хочешь рассказать об этом мне?
— Да. Я был в тюрьме.
— Глупости! — вырвалось у нее, и она была рада, услышав, что голос не совсем дрожит.
— Это был исправительный лагерь. Я поехал в Россию искать друга, который отправился туда еще раньше на поиски своей жены. Это было сразу после моей исторической ссоры с дядей Джеймсом. Тогда мне казалось это очень разумным — броситься на поиски друга. Девушка была русской, они не выпускали ее, поэтому Марк поехал туда, чтобы забрать ее.
— Он, наверное, любил ее, очень любил.
Эдвард засмеялся.
— А ты сентиментальна!
Волна горячего гнева захлестнула ее. Она сердито топнула, ударив ногой о твердый каменный пол.
— Нет! Люди любят так… иногда.
— Любовь, любовь и только любовь приводит в движение этот мир! Ну а факты таковы: Марк не встретился с женой, но она была его женой, и его повесили за то, что он хотел увезти ее от этой большевистской своры. Точнее, не повесили, а застрелили. После четырех лет в исправительном лагере.
— Откуда ты знаешь?
— Я же говорил тебе. Я был там. Мы вместе бежали. Его застрелили. Четыре месяца я выбирался из России. Это был кошмарный сон, мне не хотелось его вспоминать. Теперь придется.
— Нельзя носить все это в себе. Это разъедает душу изнутри.
Он протянул к ней руку.
— Подойди ко мне, Сьюзен.
— Зачем?
— Сейчас скажу. Подойди.
Она повиновалась. Он слегка обнял ее за плечи.
— Ты славная девочка.
— Я не девочка!
— «Славная женщина» звучит слишком занудно, ты не находишь? Скажем просто «славная» и остановимся на этом.
Ее глаза смотрели прямо в его глаза. То, что они увидели, заставило ее сердце сжаться от боли. Она серьезно сказала:
— «Славная» тоже довольно занудно. Вроде ежедневного хлеба с маслом.
— А чем плох хлеб с маслом? Здоровая, приятная, сытная еда.
Она вспыхнула.
— Думаешь, кому-нибудь понравится, если его назовут здоровым и сытным?
— Есть названия и похуже. А как ты относишься к поцелую? Есть возражения?
— Нет, если люди нравятся друг другу.
— А ты мне нравишься?
На какое-то мгновение ее сердце забилось так сильно, что она испугалась. Он услышит этот стук. Она не отрывала взгляда от его лица, не хотела, чтобы он увидел, как она прячет глаза.
— Я думаю, да…
Он кивнул.
— Хорошо, что ты не увиливаешь от ответов. Тебе, наверное, об этом говорили. Ну, а что ты? Я тебе нравлюсь?