Иногда из потока цветистых восхвалений вообще нельзя было извлечь ничего осмысленного. Большинство присутствующих эллинов не могли по достоинству оценить конницу парсов и не видели ее преимуществ в сражении на равнине. Многие мыслили привычными образами своей воюющей в пешем строю родины и твердили одно: на равнине враг возьмет свое фалангой. Набарзан отметил, что слушая их, шахиншах еле заметно кивает. Соглашался, эллинофил, чему в немалой степени способствовало то, что яваны не растекались мыслью по дереву и высказывались в более доходчивых выражениях, чем парсы.
За удар в Каппадокии высказались немногие македоняне, бежавшие от Александра. Они-то, как раз, бывшие совсем недавно гетайрами, знали цену тяжелой кавалерии. Шахиншах оперся на подлокотник – верный признак, что государь колеблется, однако Реомифр, получив слово, с большим пылом принялся убеждать Дарайавауша идти в Киликию. Его речь была щедро пересыпана доводами в пользу такого решения, по большей части надуманными, но та страсть, с которой он их излагал не оставляла времени как следует задуматься. Начальник конницы убеждал государя в том, что не следует на эту конницу полагаться. Он в красках расписывал силу македонской фаланги, о которую, по его словам, бактрийцы при Гранике разбились, как о скалу.
"Только твои наемники и кардаки, великий государь, смогут противостоять яванам".
Услышав откровенную ложь про Граник и бактрийцев, Бесс побагровел, но, вспылив, растерял все красноречие и ограничился бессвязным рычанием.
Набарзан следил за Артабазом и отмечал, что старик явно нервничает. Наконец, после того, как высказался и отступил на свое место Оксафр, Артабаз, рванувшись из второго ряда придворных, бросился к шахиншаху, повалился на колени и впечатал лоб в дорогой ковер.
– Смилуйся, великий государь!
Набарзан ждал этого, посему раньше телохранителей (в сущности, он ведь и сам телохранитель) подлетел к дерзкому и приставил к его шее обнаженный акинак.
По рядам придворных пробежал ропот. Шахиншах нахмурился, однако жестом приказал хазарапатише убрать оружие и отпустить старика.
– Что случилось, почтенный Артабаз? Почему ты ведешь себя столь недостойно?
– Прости, великий государь! Я решился на подобную дерзость от отчаяния. Уже несколько месяцев я лишен радости видеть моего повелителя и говорить с ним! Зная, как ты был добр ко мне в прошлом, великий государь, я теряюсь в догадках о причинах твоей немилости.
– Встань, Артабаз.
Старик не шелохнулся.
– Поднимись! – повысил голос Кодоман.
Артабаз встал, однако все равно не поднимал глаз на шахиншаха, согнувшись в поклоне.
– Твой повелитель был занят приготовлением к войне, – холодно сказал Дарайавауш, – и потому ему не достало времени уделить тебе внимание. О чем же ты просишь в столь неподобающей форме?
– Государь, некоторое время назад мне стало известно об измене. Я был лишен возможности увидеться с тобой и коварный план врага претворился в жизнь. Желающий зла тебе, о великий, рассказал Антигону о том, что ты повелел моему зятю Мемнону оставить Ионию. Именно поэтому Одноглазый устроил нападение на Тарс. Он понял, что со спины ему больше ничто не угрожает!
– Почему ты не сообщил об этом хазарапатише? – грозно спросил шахиншах.
– Еще в Вавилоне я ежедневно являлся к нему, добиваясь приема, но хазарапатиша не удостоил меня этой честью. Всякий раз писцы отмечали мой визит, но и только.
Дарайавауш посмотрел на Набарзана.
– Это ложь, – процедил тот.
– Мои слова легко проверить, – сказал Артабаз, – если почтенный Набарзан развернет свитки с перечнем посетителей.
Лицо Набарзана стало еще темнее.
"Так ты, значит, ко мне на прием рвался, а не к шаху?! А я тобой пренебрег? Змея! Интересно, чью же измену ты раскрыл?"
Шахиншах некоторое время молчал, потом объявил:
– Я разберусь с этим делом позже. Сейчас не время и не место. Яваны уже захватили Тарс, твои слова, почтенный Артабаз, прозвучали слишком поздно.
– Позволь сказать еще слово, великий государь, – еще ниже согнулся старик.
– Говори.
– Я получил голубиной почтой письмо от моего сына. Фарнабаз пишет, что Мемнон при смерти и в любом случае не может выполнить твой приказ, великий государь. Однако мой сын увидел способ, как можно извлечь выгоду из гнусного предательства.
– Какой способ? – удивился шахиншах.
– У яванов не так уж много сил. Для нападения на Тарс они посадили на корабли всех своих воинов в Милете и Эфесе. Всех воинов, – повторил старик, – теперь эти города беззащитны. Фарнабаз мог бы взять их с теми силами, какие у него есть, но он не имеет на то полномочий. Старший пока Мемнон, а он лежит в постели и может испустить дух в любой момент. Фарнабаз знает, что приближается Тимонд, сын Ментора, которому поручено принять командование. Мой сын пишет, что Автофрадат намерен подчиниться Тимонду и не желает штурмовать Милет.