– Открой, – попросил Птолемей.
Селевк отпер дверь и посторонился. Птолемей и Антигон вошли внутрь маленького помещения, очевидно, погреба, почти половину которого занимали какие-то сундуки.
– Что это? – спросил стратег.
– Серебро, – ответил знакомый голос из-за спины.
Антигон обернулся: возле двери, рядом со стражем стоял Гарпал, сын Махата. Он был одним из друзей детства Александра, в числе прочих собирался вступить в ряды "царской илы", но из-за перенесенной болезни, которая частично обездвижила его левую руку, оказался непригодным к военной службе. Царь, однако, нашел Гарпалу другое занятие, по способностям, назначив его хранителем казны, и в этой должности юноша изрядно преуспел. Во многом благодаря его предприимчивости, умению складно врать с честнейшими глазами, царю удалось получить заем в восемьсот талантов у храма Аполлона Делосского и некоторых других. Правда, почти все эти деньги уже утекли из казны, превращенные в военное снаряжение и припасы.
– Серебро? – переспросил Антигон, – откуда?
– Это царская казна, – ответил Птолемей, – вернее, ее часть.
– Вы, что, похитили ее?!
– Не всю, – усмехнулся Гарпал, – всю воровать слишком рискованно. Здесь сорок талантов из тех шестидесяти, что царь взял в поход.
– Сорок талантов?! – лицо Антигона вытянулось от изумления, – и Парменион не хватился пропажи?
– Судя по всему – нет. Раз мы еще живы. Те сундуки, которые он тащит в Македонию, почти не облегчились. Филипповы полновесные золотые статеры там только сверху, а под ними свинцовые снаряды для пращей. Ну, кое-где просто камни навалили.
Стратег хотел возмутиться столь наглым грабежом, но вовремя опомнился. А почему, собственно, царская казна должна доставаться Пармениону?
Сорок талантов серебра... Антигон заглянул в смеющиеся глаза Птолемея и понял, что уже не очень хочет присягать новоявленному царю. Гарпал, звякнув ключами, отпер ближайший сундук. В тусклом свете факела блеснули новенькие тетрадрахмы с профилем Александра.
– Зачем вы их в подвал стаскали? Не вечно же в Лампсаке сидеть. А если придется быстро убираться отсюда? Как такую тяжесть наружу быстро вытащишь?
– Надежнее тут, – сказал Гарпал, – меньше глаз и разговоров.
– Кто еще знает?
– Немногие, – ответил Птолемей, – Селевк, Леоннат, Неарх. По очереди охраняют.
– Больше никто? Не доверяете товарищам?
– Не доверяем, – согласно кивнул Гарпал.
– Пердикка тоже не знает? Он же вроде у вас тут главный.
– Ты у нас главный, Антигон, – нарушил молчание Селевк, покосившись на Птолемея.
Тот и ухом не повел.
– Мутит чего-то Пердикка, – сказал Гарпал, – мечется. И то ему надо и это. К Пармениону не хочет, хочет к Антипатру, к Олимпиаде поближе. Все надеется на что-то. Уж два года прошло, как голубку нашу замуж выдали, а он все вздыхает. Думает, Олимпиада ему Клеопатру отдаст. Ага, только все и ждали худородного любовничка с распростертыми объятьями.
– Из-за Клеопатры? – Антигон поскреб подбородок, – ну, он не совсем дурак. Я бы сказал, что сейчас высока вероятность того, что Олимпиада уберется в Эпир. С Парменионом ей точно нечего ловить. Если Пердикка хочет быть при Олимпиаде... Логично рассуждает, коли так. Ну, с недоверием понятно. Он эти деньги царице-матери с поклоном поднесет, только бы ему дали, чего вожделеет.
– Вот и мы так рассудили.
– А Гефестион? – Антигон посмотрел на Птолемея, – кстати, ты ни разу не упоминал его. Где он?
Птолемей посерьезнел.
– Рядом с царем.
– С Парменионом?.. – удивился стратег и осекся, поняв, что означали слова Лагида.
Гарпал покачал головой.
– Мы собирались отвезти Александра в Илион, похоронить рядом с курганом Ахилла. Он бы хотел этого. Но пехота воспротивилась. Что им какой-то Ахилл... – мрачно сказал Птолемей, – Прах Александра должен упокоиться в Эгах, в гробнице царей. Костер сложили больше, чем у Филиппа. Гефестион лично возложил тело царя на вершину, а спускаться не стал. Достал меч и...
– Понятно...
– Урну с прахом Парменион забрал с собой. Но внутри не только прах Александра, они там оба. И в Аиде не разлучатся.
Некоторое время все молчали, рассматривая сундуки, потом стратег поднял глаза на Гарпала.
– Ты сказал, что золото оставили Пармениону. Почему не серебро?
– Это очень интересный вопрос, – вместо казначея ответил Птолемей.
– "Филиппики" серебром по весу оцениваются, как один к двенадцати, – объяснил Гарпал, – его, Филиппа, серебром, не афинским. Александр отчеканил свои тетрадрахмы немного тяжелее. Понимаешь?
– Нет, – совершенно искренне ответил Антигон.
– Эти монеты, – Гарпал зачерпнул горстью несколько блестящих кругляшей, – дороже эллинских, тех, что мы заняли в храмах и у богатейших ростовщиков Афин и Коринфа. Заемные деньги мы потратили, а свою чеканку приберегли. У персов монета золотая. Мы рассчитывали на то, что когда возьмем все сокровища Азии, золото упадет в цене.