Эвмен не стал сопротивляться. Он торопился увидеть Клеопатру. Когда он, кивнув стоявшему у дверей Андроклиду, вошел в гинекей, Неоптолем сладко посапывал в своей колыбельке. Эвмен остановился возле нее на минуту, рассматривая годовалого малыша, который только-только начал делать свои первые шаги. Кардиец хотел что-то сказать, но нянька Дейпила вытолкала его прочь.
– Тихо ты, дурень. Разбудишь.
Эвмен вздохнул и направился к царице. Через несколько минут Андроклид услышал в гинекее вскрик и, схватившись за меч, бросился на выручку.
Клеопатра лежала на полу в обмороке, Эвмен бил ее по щекам, пытаясь привести в чувство. Увидев телохранителя, кардиец объяснил:
– Царь тяжело ранен.
Андроклид похолодел.
Появился Гиппий, выяснил, что случилось.
– Пришлю врача.
Ночью Эвмен плохо спал, ворочался, вставал и открывал ставни. Со стороны мегарона доносились голоса. Кардиец мог поклясться, что и Эакид в эту ночь не сомкнул глаз. А наутро Андроклид огорошил Эвмена заявлением:
– Что-то наш хилиарх мутит.
– В каком смысле? – не понял Эвмен.
– Кабы знать...
Прибыл раб, один из доверенных слуг Эакида.
– Хилиарх зовет тебя, господин.
Идя темными коридорами к царским покоям, Эвмен отметил, что во дворце слишком много стражи.
Эакид стоял у распахнутого окна, сложив руки на груди, и смотрел на далекую священную рощу Зевса Додонского.
Эвмен вошел неслышно, но хилиарх безошибочно распознал его присутствие.
– Это ты, кардиец? – не поворачиваясь, спросил Эакид.
– Да, – ответил Эвмен, удивившись обращению всегда вежливого сына Ариббы.
Эакид вздохнул.
– Видят боги, я не хотел этого...
Он повернулся к Эвмену и сказал:
– Александр в своей слепоте и гордыне привел государство к краю бездны. Еще летом я встречался с афинянином Ликургом и тот объявил мне, что если Александр попытается напасть на союзную Афинам Македонию, те немедленно начнут вторжение в Эпир.
– Почему ты ничего не рассказал об этом царю? – спросил Эвмен.
– Боги свидетели! – вспыхнул Эакид, – я пытался отговорить его, как только мог! Но он не слушал меня, поддавшись змеиным чарам Олимпиады!
Это имя, нелюбимое эпиротами, на устах Эакида, прежде называвшего двоюродную сестру не иначе, как Мирталой, заставило Эвмена сжать зубы. Он начал понимать, что происходит.
"Что ты творишь, Эакид..."
– Но ты не открылся ему. Не сказал всей правды, умолчал о встрече с Ликургом. Почему?
Эакид молчал.
"Потому что ты – сын царя Ариббы. Престол, отнятый Филиппом, вот, что они тебе пообещали".
Эвмен почувствовал затылком чье-то присутствие, обернулся. Так и есть: за спиной стояли четверо вооруженных людей. Эакид заговорил:
– Ты сказал, что Александр тяжело ранен, он умирает. Вот и Эпир стоит на грани гибели. Я не допущу этого, кардиец. Не допущу, чтобы враги топтали землю моих предков. Ты знаешь, что три дня назад, накануне твоего прибытия, афинский флот вошел в Амбракийский залив? Еще ранее они захватили Керкиру. Лучшие наши силы ушли с Александром, мы не в состоянии сопротивляться. Мы, молоссы. Вожди феспротов уже перебежали на сторону афинян. В сложившейся ситуации мне остается только одно... Боги видят, я не желал зла своему брату и его семье!
– Что ты намерен делать?
– Я уже объявил афинским послам, что Эпир отказывается от всех обязательств, данных македонянам. Царь Александр низложен.
– И ты думаешь, они уйдут?
– Из Амбракия – да.
– А с Керкиры?
Эакид не ответил.
– Гость пришел, чтобы остаться?
– Керкира – не эпирская вотчина, – резко ответил Эакид, – она нам не принадлежала.
Эвмен промолчал.
– Я позвал тебя, кардиец, не для того, чтобы объяснять происходящее. Ты умен, верен. Ты не только хороший дипломат, но и смелый воин. Я знаю, македоняне недооценивали тебя. Ты мог бы принести пользу Эпиру.
– Хочешь, чтобы я тебе присягнул?
– Да.
Эвмен не задержался с ответом. Раздумывать тут нечего.
– Я клялся в верности не Эпиру, а сыну Александра Молосского. Через клятву я не преступлю. Как ты намерен поступить с Неоптолемом и Клеопатрой?
Эакид поджал губы. Похоже, разочарование хилиарха было искренним, он действительно надеялся, что кардиец перейдет на его сторону.
– Увести его и запереть.
Эвмен повернулся.
– Не сопротивляйся, – сказал ему один из воинов, – я не хочу повредить тебе.
Кардиец кивнул.
Его заперли в той самой комнате, где он жил все эти месяцы с момента появления в Додоне зимой. Не темница, домашний арест.
Весь день он мерял комнату кругами, лихорадочно думая, что делать, что предпринять. Он ни разу не прилег, и даже ночью о сне не могло быть и речи.