Из головы не шли слова Эакида:
"Я не желал зла своему брату и его семье. Не желал зла..."
Около полуночи у двери раздались голоса, потом странный всхлип. Задвигался засов. Эвмен напрягся.
"Решил избавиться от меня втихую..."
Он приготовился к драке.
Дверь отворилась. На пороге стоял Неандр. Возле его ног дремал стражник. Похоже, вечным сном.
В ответ на невысказанный вопрос Эвмена Неандр пояснил:
– Убили двух князей, которые отказались присягнуть Эакиду. Весь дворец занят людьми Аэропа, но уйти можно. Нас ждут лошади.
– Что с Клеопатрой и Неоптолемом? – нетерпеливо спросил Эвмен.
– С мальчиком Андроклид и Дейпила. Олимпиаду и Клеопатру увели к Эакиду. Где они сейчас, мне неизвестно.
– Надо найти их.
Неандр протянул Эвмену меч. В коридоре неподалеку обнаружился Гиппий и еще четверо стражников. Телохранитель царицы милосердия к ним не проявил.
– Я только что узнал, – сказал Гиппий, вытирая клинок одеждой одного из покойников, – госпожу и царицу-мать заперли в гинекее, уже после того, как Андроклид унес царевича оттуда. Нянька Дейпила тоже с ним. Наверное, мальчика уже хватились, надо спешить.
Возле мегарона послышался лязг и звон стали.
– Ну что же ты, какой неуклюжий-то! – гремел голос Андроклида, – и где вас только набрали, таких олухов!
Сразу три человека пытались танцевать в узком коридоре... Уже два. Пытались танцевать, бестолково отбиваясь от хромого телохранителя. Еще пятеро нетерпеливо переминались с ноги на ногу, дожидаясь своей очереди. Половина противников Андроклида была вооружена короткими копьями, но это не помогло: подвижность калеки им, здоровым мордоворотам, могла только сниться.
– Следующий! – скомандовал Андроклид, когда еще один из нападавших (по правде сказать, нападал-то, как раз телохранитель), хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, впечатался спиной в стену и медленно сполз на пол, украсив штукатурку багровой полосой.
Гиппий, выросший за спинами аэроповых людей, не говоря ни слова, прыгнул вперед и, схватив за шеи сразу двоих, треснул их головами друг о друга. Еще одного заколол Неандр, с остальными быстро расправился Андроклид.
– Надо уходить, – приказал Эвмен, – мы шумели, как толпа афинских голодранцев на Пниксе. Сейчас тут вся Додона будет.
– Куда уходить? А Клеопатра? – воскликнул Андроклид, – я не могу ее бросить.
Эвмен заскрипел зубами.
"Спаси... Моего сына... И Клеопатру..."
Спасать царицу – сложить голову, ничего не добившись. Тогда и мальчик останется в руках Эакида. Какую судьбу сын Ариббы измыслил для него?
Кардиец не знал, что одним из ликурговых условий оставления Эпира в покое было "пресечение рода македонского ублюдка".
– Дабы ни одна тварь в будущем не могла заявить, что в жилах ее течет кровь Аргеадов, – наставлял сына Ариббы Ликург.
Эвмен не знал и того, что в эту самую минуту Эакид, дабы унять дрожь в руках, допивал четвертый кувшин вина, отчего руки дрожали еще сильнее. Аэроп жег усадьбы верных Александру знатных молоссов и отсутствовал в Додоне. Только поэтому беглецы были еще живы.
Неоптолем, сидевший на руках у Дейпилы, испуганно ревел. Дейпила гладила его по голове, пыталась что-то говорить, даже напевать, но у нее самой стучали зубы от страха.
– Мы не сможем спасти обоих. Мальчик важнее, – сказал Эвмен.
Семь слов. Семь ножей в сердце.
– Идите! – распорядился Андроклид, – я попробую вызволить царицу.
– Нет! – резко возразил Гиппий, – я пока еще старший телохранитель!
С этими словами он повернулся и побежал прочь, на женскую половину дворца.
– Уходим, – приказал Эвмен, – Неандр, понесешь мальчика. Андроклид, поможешь кормилице.
– Куда? – буркнул Андроклид, – какой дурак в этом мире приютит Неоптолема?
– Дураки всегда найдутся, – возразил Эвмен, – нам бы только до Апса добраться.
– В Иллирию? – удивленно спросил Неандр.
Эвмен кивнул.
– Где щенок?!
Эакид напоминал сейчас пьяного сатира. Лицо его раскраснелось, борода топорщилась, волосы спутаны, а дорогой хитон измят. Сына Ариббы изрядно штормило.
– Слюни подбери, – голос Олимпиады оставался твердым и холодным, как сталь, хотя казалось, вся кровь ее отхлынула от лица.
Царица-мать сидела в кресле. Ноги не держали. В углу комнаты на полу сжалась в комочек Клеопатра. Ее плечи вздрагивали в беззвучных рыданиях.
– Ты как гвришь со мной... змея?! – язык Эакида заплетался, безумные глаза метались по сторонам, – я, царь Эпира!
– Я не вижу перед собой царя, – спокойно ответила Олимпиада, – только пьяную скотину.