Боги завистливы к радости смертных. Верно, от того, что сами не могут длить ее бесконечно.
– Ты уедешь сегодня?
– Я не могу взять тебя с собой. Я еду в Милет. Сначала – в Милет. Там меня ждет Неарх с флотом.
– Что же потом?
– Потом будет война.
– С персами?
– Не только. Созданное нами не нравится слишком многим. Острова мутит Мемнон с афинянами, персидские навархи залечивают раны, все новые силы прибывают с юго-востока, из Финикии. Антигон оставил меня здесь сторожевым псом, а хватать лиходеев за пятки сподручнее из Милета. Да и вряд ли я буду там сиднем сидеть. Пожалуй, меня ждет качающаяся палуба.
– Разве ты моряк? Есть же Неарх.
Птолемей не ответил. Встал с ложа, набросил хитон. Подошел к Таис, обнял ее за плечи, коснулся губами шеи.
– Не знаю, когда вновь увидимся. Увидимся ли... Не на веселую пирушку уезжаю.
– Я буду ждать тебя, ты – мое солнце.
Птолемей провел кончиками пальцев по распущенным волосам Таис.
– Я знаю.
Он подошел к двери, обернулся.
– Долгие проводы – лишние слезы.
– Я не буду плакать, – пообещала Таис, но глаза ее предательски блестели.
В конце весны второго года сто одиннадцатой Олимпиады[30] Антигон Одноглазый оказался в положении совсем слепого: лазутчики приносили противоречивые сведения с востока и запада. Одни говорили, что на островах про Мемнона ни слуху, ни духу, словно в Тартар провалился, как вдруг родосец объявился на Лесбосе и осадил Митилену, присоединившуюся было к Союзу. Сколько у него людей и кораблей, откуда он их взял, никто толком сказать не мог.
Афиняне помогли Линкестийцу удержаться в Пелле, а теперь осаждали Амфиполь, пытаясь отобрать его у молодого Кассандра, успевшего укрепить город и устроить в нем большие продовольственные склады. Старший сын Антипатра держался в осаде уже почти полгода и мог с легкостью просидеть за стенами еще год. До ушей Птолемея дошли слухи, будто бы царь одрисов Севт собирает войско, чтобы... тоже отобрать Амфиполь у Кассандра. Для себя. Одрисы считали земли, на которых стоит город, своими. Узнав об этом, македоняне только посмеялись – Харидем и Севт собирались делить шкуру неубитого медведя. Пусть пободаются втроем, каждый сам за себя.
Неспокойно было и в Фессалии, где Менон, "герой" Фермопил, боролся с тремя или четырьмя конкурентами за титул тага. Афины ему в этой борьбе одной рукой помогали, а другой мешали, не заинтересованные в появлении очередного тирана с амбициями Ясона Ферского или Филиппа.
Бурлила Беотия, где уцелевшие фиванцы пытались восстановить свой город, а Платеи и Орхомен, готовые рубить головы уже за одни только разговоры об этом, сеяли смуту среди членов Коринфского союза.
Раздоры в рядах врага, это хорошо, вот только враг этот в данный момент для Антигона второстепенен, есть дела и поважнее. Мемнон. Хитрый, скользкий, как угорь. У него осталось почти пятьдесят триер, спасшихся в огненной буре, устроенной Неархом. Сколько на них может быть воинов? Тысяч пять? Не больше. А скорее всего, меньше. И с таким войском он полез на Лесбос? Что-то не верится. Значит, где-то еще набрал. Где и на какие шиши? На первый вопрос ответ простой – на мысе Тенар в Пелопоннесе, где лагерь людей, продающих свои мечи тому, кто больше заплатит, существовал уже сто лет и превратился в настоящий город. Там можно было за полдня нанять целую армию, были бы деньги. Откуда у Мемнона деньги? Тоже несложно догадаться. Не бросил, выходит, царь царей своего слугу, несмотря на все его неудачи. Не отобрал титул карана Малой Азии. Продолжает снабжать деньгами и людьми. Эх, вот бы взять тот корабль, на котором едут к родосцу золотые дарики... Только где его искать? Море велико, а финикийцы, что основу персидского флота составляют, мореходы хоть куда, к берегам не жмутся.
Собственно, полная неизвестность о том, что происходит на востоке, больше всего раздражала и злила Антигона. Лишь единицы криптиев-лазутчиков пробирались за Киликийские ворота или по Царской дороге в верхние сатрапии. Возвращались немногие, да и те приносили сведения обрывочные, туманные. Азия слишком велика и слухи, проходя огромные расстояния, разбухали от небылиц, как снежный ком. Щедро делились новостями купцы, прибывающие из Сирии и Финикии, никого не приходилось тянуть клещами за язык, вот только новости эти... Мягко выражаясь, противоречивые.
Великий царь собирает большое войско в Дамаске. Великий царь в Вавилоне и у него пятьсот тысяч человек. Нет, все совсем не так, царь в Сузах, ждет, когда подойдут бактрийцы и уж тогда выступит. Дарий пересек Евфрат у Каркемиша и идет в Киликию. При нем весь его двор, жены и триста тысяч воинов. Нет, не триста, а шестьсот, царь у южных границ Армении.
30
333 год до н.э. Эллинский новый год начинался в первую декаду июля, таким образом второй год 111-й Олимпиады еще не закончился.