Мы выехали из Омска и практически сразу увидели вдалеке черную стену… Мне не нужно было объяснять Саше, что она видит перед собой — слова вообще были излишни. Преграда возвышалась в нескольких километрах от города, и уже на его окраине мы ощутили перемены. Дома здесь выглядели какими-то… усталыми! Да, именно усталыми, готовыми вот-вот обрушиться. Дорога постепенно превращалась в нечто ухабистое, а газоны по обочинам — в мертвые озерца черной земли. Едва появившаяся по весне трава на них уже засохла, как будто над этой частью города прошел жестокий суховей…
Но я понимал, что на самом деле все наоборот. Из-за преграды все появлялось мертвым, и лишь потом оживало, наливаясь цветом и жизнь. Эта трава не завяла — она просто еще не успела ожить…
Громада черной стены надвигалась на нас…
— Мне страшно… — сказала Саша, и я не ответил ей, не зная, что сказать.
Навстречу нам непрерывным потоком двигались уроды. Десятки, сотни, тысячи… Обочины дороги превратились в бесконечную очередь, уходившую до самой грани миров. В нее саму! Эти существа покидали свой прежний мир (уж не знаю, был ли он для них родным, или нет), и двигались в наш. В этот светлый, яркий и чистый мир, лишенный людей. Теперь это был их мир, и они знали об этом. Они спешили заселить его, покидая черную пустоту за пределом.
Мы приблизились к грани миров вплотную. Из ее мерцающей темноты нескончаемым потоком выходили уроды, будто по конвейерной ленте уносясь прочь, к Омску. Я остановил машину в паре метров от преграды…
Проходящие мимо существа поворачивали к нам свои уродливые лица и долго осматривали нас, от чего мне захотелось, чтобы все стекла джипа были не просто тонированными, а и вовсе непрозрачными… Перед нами вздымалась громадина грани миров. Огромная, чудовищная, внушающая трепет… отсюда было видно, что она движется и сейчас. Черная стена медленно уползала прочь от нас, делая несколько сантиметров в секунду. Временами она ненадолго ускоряла свой шаг, делая короткий рывок, а затем возвращалась к первоначальному медленному движению…
— Хочешь выйти? — спросил я Сашу, — Ты, ведь, хотела взглянуть на нее! Может быть даже прикоснуться к ее поверхности…
В моих словах звучали нотки издевки, и я не старался скрыть их. Да, я виноват перед Сашей. Кругом виноват, ведь все плохое, что произошло с ней, произошло из-за меня! Но мне кажется, я имел право на злорадство — ей хотелось увидеть это величественное, подавляющее волю зрелище, и она увидела его. Пусть насладится чувством, когда кровь начинает медленнее течь в твоих жилах, пусть ощутит в груди мертвый, еще не оживший воздух этого месте!
Ведь смерть — это начало новой жизни, и, в таком случае, начало новой жизни — конец смерти… Сейчас мы стояли там, где смерть граничила с жизнью, вот только жизни я, почему-то, не ощущал вокруг себя. Одну лишь смерть!
— Ты был прав… — зачарованно прошептала Саша, — Этот мир — твой! За этой гранью нет ничего!..
— Нет, есть! За ней смерть! — сказал я, только сейчас осознав, что это действительно так. И подчиняясь внезапному порыву я надавил на газ.
Саша испуганно взвизгнула, когда джип, подпрыгнув на ухабе, не въехал — влетел за предел. Нас мгновенно окутала тьма, казавшаяся материальной и, быть может, живой. Я включил фары, и два ярких луча света ринулись вперед, но завязли в этой темноте уже через несколько метров. Темнота не была кромешной — даже без фар я мог смутно различить убегающую вдаль дорогу и сотни уродов, двигавшихся по ее обочинам к границе, разделяющей светлый и темный миры. Темнота не была кромешной, но свет, привезенный из другого мира, завязал в ней, как в болоте… Холод этого мира медленно просачивался в машину через едва заметные щели…
— Зачем ты это сделал? — вцепившись в мою руку спросила Саша, и голос ее дрожал.
— В прошлый раз я не рассмотрел всего, что находится здесь. Хочу сделать это теперь…
Я и в самом деле осматривался… Да, на этой стороне действительно не было ничего живого. Даже уроды, методично двигавшиеся к преграде и едва различимые в свете фар и тусклом свете, просачивающемся сквозь черную стену, и те казались какими-то не живыми. Всего в нескольких метрах, насколько позволял свет фар, я видел уже не человекоподобных существ, а скелеты, наспех обтянутые рваной кожей. И по мере приближения к пределу эти существа обретали плоть, постепенно становясь такими, какими я привык видеть их…
Дорога, покрытая потрескавшимся асфальтом в ТОМ мире, в ЭТОМ была усыпана асфальтовой пылью, плотно слежавшейся на мертвой земле. И чем ближе к грани миров, тем прочнее становилась эта пыль, тем крепче ее частицы цеплялись друг за друга… Я не видел растительности по бокам дороги, но предполагал, что увижу лишь гниющую траву и ободранные веточки кустарников.
Я включил кондиционер, надеясь прогнать из машины холод, но он не уходил. Он прятался под одеждой, заползал в обувь, касался своими холодными пальцами самой души…
— Мы присутствуем при рождении мира! — сказал я, — Мы за гранью жизни. Там, где жизни еще нет! Интересно… Так ли рождались ВСЕ миры?
Может быть и тот мир, который я привык считать родным, точно также выбрался из холодной черноты? Может быть и его кто-то придумал, создавая плацдарм для отпуска? А может быть в 1939-м некий Адольф Шикльгрубер, более известный под другой фамилией, создал мой мир просто для того, чтобы потренироваться в искусстве ведения войн? И поэтому он создал страну, в которой все поклонялись ему, и весь остальной мир, дрожавший при упоминании его имени? Может быть для него это тоже было отпуском?
Что толку гадать… Я никогда не узнаю правды. Может быть мой мир был единственным настоящим, самым первым и единственным, откуда открывались дороги в зеркала. А может быть я был единственным, кто умел проходить сквозь посеребренное стекло? Но, кто знает, может быть мой родной мир тоже был декорацией для чьего-то отпуска…
— Поехали отсюда… — умоляюще попросила Саша, — Пожалуйста, поехали! Я не хочу больше знать, откуда появился мой мир… Хочу обратно в наш с тобой дом, хочу сидеть возле печки обнявшись, и говорить о фильмах. Которые мы с тобой видели, о книгах, которые читали. Обо всем, о чем угодно, только не об этой темноте… Здесь страшно, Артем!
— Здесь нет ничего страшного, — ответил я, и рывком открыл дверцу, — Здесь вообще нет ничего. Все они, все, что есть здесь — всего этого еще нет! Мы с тобой находимся в царстве смерти, и все в нем мертво.
Саша попыталась меня удержать, но я вырвался из ее рук и вышел из машины. Асфальтовая пыль дрогнула под моими ногами, но не расползлась, не позволила мне провалиться. Холод крепко держал мое сердце, и я почему-то точно знал, что холода длинные и тонкие пальцы. Как у уродов…
— Здесь нечего бояться! — повторил я, скорее, самому себе… — Все здесь еще мертво…
Колеса машины дрогнули и джип медленно пополз назад, к светящейся грани миров. И сама грань надвигалась на меня, выпуская на волю новые сантиметры пространства, новые сантиметры жизни…
Живой мир отторгал смерть, отодвигая прочь грань смерти, отвоевывая у нее новые кусочки жизни. Мертвый мир отторгал жизнь, то есть нас — гостей из иного мира, медленно выдворяя прочь. Это давление чувствовал и я — какая-то сила настойчиво подталкивала меня к пределу… Впрочем, и я не горел желанием здесь оставаться. Я видел все, что хотел увидеть, и понял все, что мог понять.
Но раньше, чем я сел обратно в машину, две длинные руки крепко схватили меня за плечи, а перед моим носом предстало обезображенное лицо урода.
— Я знаю тебя… — прохрипело существо, и я увидел, как в его рту копошатся маленькие белые черви, присосавшись к кровоточащим деснам.
Я в испуге отпрянул назад, но урод крепко держал меня за плечи, вцепившись в куртку своими тонкими пальцами будто стальными крючьями. Больше всего в этот момент я испугался, что остальные уроды — сотни окружавших меня омерзительных существ, тоже бросятся на меня, но они продолжали идти. Идти, будто конвейерная лента! Они лишь поворачивали головы в мою сторону и бессвязно бормотали что-то…