— А вас, значит, привлекают?
— Тут прикольно, — откликнулся охранник, снимая шлем. — Хотя самую малость и жутковато.
— Липучка, — бледно улыбнулась Эмили. И тут же спохватилась: его ведь как-то по-другому зовут. Но парень нимало не обиделся — напротив, просиял, будто услышал комплимент.
— Он со мной увязался, как только узнал, что я за тобой иду, — Мей вздохнула. — Надеюсь, ты не против? Я не лучший боец, а кругом, сама знаешь, неспокойно… Ты перекуси, если хочешь, — у меня с собой сэндвичи есть. Отдохни немного, и пойдём в Ривет-Сити. Там тебя все ждут. И Рейнджеры Рейли, они теперь с нами заодно, и Анжела, и народ из школы…
— Они не разбежались? — недоверчиво спросила Эмили. — После всего этого?
— Нет, что ты! — Мей удивлённо уставилась на неё. — Да они там день и ночь торчат! Ремонтируют кабинеты, что-то красят, переставляют… Половину Александрийской библиотеки в твоё книгохранилище перетащили, если не больше. Беннон уже махнул рукой и отдал твоим подчинённым того брамина — всё равно они его постоянно выпрашивают. Так что будет у вас ещё и живой уголок. Если, конечно, брамин не сдохнет все эти тяжести возить…
Эмили всё-таки всхлипнула.
— Ну что же вы, мисс Эми? — встревожился Липучка. Подбежал к ней, опустился перед креслом на одно колено. — Всё уже позади. С нами вы в безопасности.
Само собой, от такого слёзы побежали ещё быстрее. Всё позади — да если бы! Всё только начинается.
*
— Так называемое Братство Стали в открытую поощряет институт рабства! — полковник Отем сделал паузу: то ли для пущего драматизма, то ли ради того, чтобы свериться с текстом выступления. — Сталелитейные заводы Питта нагло присвоил ставленник Братства, Ишмаэль Ашур. Всем и каждому известно, что его промышленная империя и дня бы не продержалась без эксплуатации труда невольников! Но что говорить о Питте: даже здесь, на Столичной Пустоши, в двух шагах от Цитадели, долгие годы процветал оплот работорговли — Парадиз-Фоллз!
Ленни украдкой цапнул с блюда половинку запечённого яблока — на счастье, поднос со сладостями совсем не пострадал во время перестрелки. «В доме Гробовщика хорошая акустика», так сказал Джаред — ну, а кто станет спорить с единственным кинооператором на Пустоши? Поэтому обращение полковника Отема к американскому народу записывали именно здесь, завесив флагом Анклава следы от пуль на стене.
— И сегодня войска Анклава навсегда стёрли с карты Вашингтона это уродливое пятно! — рявкнул полковник так грозно, что Ленни чуть яблоко не выронил. — Обращаюсь к вам, бывшие невольники, а ныне — свободные граждане свободной нации: мы вместе сделали это! Мы сражались плечом к плечу в Парадиз-Фоллз, и это только начало! С этого дня рабство на Столичной Пустоши вне закона, и любому пособнику работоргоцев придётся познать неотвратимость правосудия Анклава!
Дальше было ещё про узурпаторов из Цитадели, и про безответственных авантюристов с Анакостийского причала, и, конечно же, про Боже, храни Америку, но Ленни слушал вполуха. Ударные дозы пропаганды всегда нагоняли на него сон, а этот слишком долгий день и без того всё никак не желал заканчиваться.
— Полковник Отем, сэр, готово! — в комнату заглянул один из солдат.
— Отлично, — полковник поправил воротник тренча. — Ребёнка-то нашли?
Ребёнка нашли. Один из анклавовцев держал на руках крохотную девчонку-рабыню. Малявка вертелась во все стороны и тревожно похныкивала.
— Она хоть не заразная? — полковник брезгливо уставился на тщедушное тельце в балахоне из мешковины.
— Кроме вшей, вроде, ничего страшного, — осторожно сказал солдат. — Но если эта не годится, я приведу другую. Там их полный барак.
Отем сердито помотал головой. Ленни понял, почему: полковник боялся упустить момент. Рабы подожгли ту жутковатую облезлую статую в виде мальчика с рожком мороженого, что высилась над Парадиз-Фоллз. И теперь, охваченная пламенем, она представляла собой идеальный задник для пропагандистского снимка.
Солдат передал Отему девчонку с рук на руки. А безответственная малявка, не осознав важности происходящего, взяла да и разревелась.
— Да что такое? — процедил полковник сквозь зубы, неуверенно похлопывая девчонку по тощей спине. — Не плачь, а ну-ка, успокойся. Всё хорошо, никто тебя не обидит…
Мальчик-с-мороженым тем временем разгорелся не на шутку. Джаред, сжимая в руках фотокамеру, страдальчески морщился: ну, понятно, ещё минута, и эффектного кадра уже не выйдет.
Как дети малые, честное слово.
— Эй! — Ленни громко хлопнул в ладоши. Девчонка повернулась на звук — и Ленни не придумал ничего лучше, кроме как запеть во весь голос:
Уходят годы прочь, Лорена,
Уходит солнце в край ночной.
Где цвёл зелёный луг, Лорена,
Мерцает иней под луной…
Видно, гуль, распевающий древнюю конфедератскую песню, оказался достаточно потешным зрелищем: на чумазом личике рабыни блеснула улыбка. Полковник сразу же сориентировался: приосанился, сдвинул брови, усадил девчонку на плечо. Джаред несколько раз щёлкнул затвором фотокамеры и показал Ленни большой палец.
— Всё? — раздражённо спросил Отем. Сунул ребёнка оторопевшему Ленни — и зашагал прочь.
— Извините, полковник, а что мне с ней… — беспомощно пробормотал Ленни ему в спину. Вот так и делай людям добро! Малявка, ясное дело, не стала облегчать Ленни задачу и опять захныкала. Пришлось ему снова затянуть:
О, как же я давно, Лорена,
Твою ладонь держал в своей.
И трепет пульса был, Лорена,
Правдивей тысячи речей…
К своему удивлению, текст романса Ленни помнил от начала и до конца, хотя и слышал в последний раз около полувека назад — мама любила напевать «Лорену» вполголоса, пока возилась на кухне или развешивала бельё во дворике. А уж кто её саму научил этой старинной песне, Ленни спросить не удосужился, пока была возможность…
После нескольких итераций «Лорены» у Ленни в горле пересохло, а малявке всё было мало. Как назло, все анклавовцы куда-то разбежались, оставив его наедине с юной любительницей романсов. В отчаянии Ленни вспомнил, что на полу в берлоге Гробовщика валялся плюшевый мишка. Что уж в таком месте делала игрушка, Ленни понятия не имел, и рефлексировать на эту тему ему вот совсем не хотелось. Но похоже, мишка был единственным шансом хоть как-то переключить внимание девчонки.
В зале не осталось никого, кроме мистера Бёрка и Харона. Гуль, как водится, подпирал стенку, а мистер Бёрк в очередной раз пытался до него достучаться. Сквозь нытьё девчонки до Ленни долетел обрывок разговора:
— …не хочу, чтобы наше сотрудничество развивалось в таком русле. Ты ведь не глуп, Харон. Нет. Глупец не протянул бы двести лет, с твоим-то родом деятельности.
Ленни направился было обратно к двери (чёрт с ним, с мишкой), но мистер Бёрк помотал головой: оставайся, мол. И продолжил:
— Мне ни к чему твоя преданность. Она у меня и так есть, по умолчанию. Чего я хотел бы, так это мира в твоей душе.
Харон пренеприятно ухмыльнулся, но мистера Бёрка не так-то просто было сбить с толка.
— Что тебя беспокоит? Привязанность к этой девочке? — Ленни знал, что Бёрк почти никогда не называет Эмили по имени — только когда совсем уж выходит из себя. — Харон, честное слово, я не собираюсь её убивать. Мисс Данфорд наказана достаточно и соразмерно, предательство за предательство. И полковнику Отему она не нужна. Код от очистителя? Да, нужен. Сама она — нет.
— И ты можешь гарантировать мне её безопасность? — спросил Харон, в упор глядя на работодателя.
Ленни изумился: смотрите-ка, кто заговорил. До сих пор беседы мистера Бёрка с Хароном носили исключительно монологический характер.
— Я не могу такое пообещать, — грустно сказал Бёрк. — Именно потому, что обещания для меня — не пустой звук. Она зачастую ведёт себя настолько безрассудно… Да что я говорю, ты и сам знаешь. Но если её можно будет спасти, я сделаю всё возможное, чтобы она осталась в живых. Даже если это будет идти вразрез с интересами Анклава.