Выбрать главу

«…так пускай наступает холодным рассветом на нас новый день»

Александр не был тем, кто стал бы заплетать ей косы. Путаясь пальцами, но добиваясь идеальности, ведь он не признавал полумер ни в совершаемых действиях, ни в чувствах; не стал бы лежать с ней во влажной траве, смотря на небо — бесконечно-голубое, захватывающее и выбивающее дух одним ударом. Совсем как выцветающая сталью чернота в его глазах.

Александр не стал бы переплетать с ней пальцы и прижиматься губами к выпирающим костяшкам.

Александр едва ли отозвался бы на ласковое, слишком личное «Саша», выдохнутое в шею со спины, как если бы Алина пролезла руками ему под одежду, под кожу — в саму суть её проклятой вечности.

Только бы замер, словно Алина поцеловала его шрамы, как припадают губами к святыням.

Он не стал бы. Не стал.

Но превратился в её главный грех, в страшнейную тайну — искомым в темноте силуэтом, жаждой и помешательством.

Алина улыбается детям, улыбается Малу, ощущая, как остатки света в ней меркнут осознанием потери чего-то важного, оторванного от сердца.

Александр не стал бы утирать её слёзы и не улыбался мягко первым появляющимся морщинкам.

Алина повторяет себе из раза в раз, безуспешно ища знакомый мрак в родных глазах и неосознанно выглядывая в каждом прохожем выученные черты.

Александр не стал бы её счастьем.

Она никогда не сможет признать иного,

ведь тогда пустота за рёбрами

иссушит

и выжрет,

оставит пустую оболочку, лишённую света; отвергнутую тьмой.

Изгнанную обеими мирами, лишённую части себя.

Александр не стал бы её спасением.

Только Алина не хотела спасаться.

========== ii. сон. ==========

Комментарий к ii. сон.

пост-канон.

канонная смерть Дарклинга.

Алина губу кусает, смотря, как тени ускользают из её комнаты, ползут рывками от окон, ближе к шкафу и кровати, прячась, не позволяя себя выжечь. Отступая перед силой рассвета: новый день сгоняет ночь за грань, лишает сил.

Алине бы поймать солнечный луч да поддаться этой меланхолии и тоске по теплу, которое разгоралось в собственных ладонях.

Но она скользит глазами по теням, находит в углах. Ей хочется думать, что они там прячутся, клубятся и зовут к себе.

Ей хочется думать, что каждый сон — это предзнаменование чего-то ужасающего; чего-то прекрасного.

В рассветной тишине, полной таинственной магии, неподвластной ни одному гришу, Алина смыкает дрожащие веки, под которыми печёт невысказанной скорбью; стекает из углов глаз разъедающей солью.

— Пожалуйста, — шепчет она, едва разлепляя подрагивающие губы. — Пожалуйста, приснись мне ещё раз.

========== iii. тревога. ==========

Комментарий к iii. тревога.

внимание: флафф.

Такое время она внутренне зовёт тёмным.

Небо в подобное утро немилосердно-серо набрякшими тучами, и свет кажется тусклым, безжизненным. И внутреннее солнце той, чьё предназначение сиять среди людей, скрывается в клетке межреберья.

По дворцу начинают разгуливать шепотки, словно клубы пыли в забытых углах, о дурном настроении королевы. Не догадываясь, что причина вовсе не в том, что перины были не мягкими, а чай поутру — недостаточно сладок. Многим хотелось бы думать, что за годы правления она стала вздорной, избалованной девчонкой.

Она кисло улыбается своему отражению до того, как в покоях покажутся служанки мелкими стайками, щебечущие и машущие крыльями своих платьев.

Алина знает, что привкус дня будет затхлым, почти гнилым.

Когда Дарклинг закрывается от неё, всё становится таким: серым. Отвратительным. Раздражающим.

Это случается редко. Реже, чем скандалы и бурные примирения. Реже, чем начинаемые ими войны.

Дарклинг замыкается, словно захлопывает перед её носом врата в их связи — крепкой и нерушимой. Но Алина наталкивается на ледяную стену отчуждения. Скорее задумчивого, нежели презрительного. В такие моменты его взгляд дробит ей кости неясной тревогой.

Бессмысленно пытаться что-то спросить, и она невольно ощетинивается раздражением на всех вокруг.

Не стоило бы попадать под горячую руку короля.

Упаси святые попасть в немилость настроения королевы.

Дарклинг отсутствует подолгу и не приходит ночевать, с каждым часом пуская трещины по наледи её спокойствия.

Алина ищет свою вину: повод для обиды или злости, нечаянный промах. Изматывает себя догадками, начиная злиться в ответ, додумывать тысячу недомолвок, искать ту, что могла бы пробежать между ними кошкой — мысля, как истинная женщина.

До тех пор, пока однажды он не возвращается к ней глубоко ночью, когда Алина не может сомкнуть глаз и согреться под двумя тяжёлыми одеялами.

Горячие руки обнимают её со спины, а выдох обжигает шею и затылок. Алине бы изъязвиться, разлиться едкостью своей нервозности, но она замирает, словно зверёк, заслышавший треск веток.

— Оттаял? — спрашивает она одними губами, пока Дарклинг, заклинатель теней и её сердца, вдыхает глубоко её запах. Каждый раз этот жест разоружает её. — Чем же я тебя так прогневала?

Алина поворачивается в его руках, укладывает на спину, чтобы опереться руками о нагую грудь. Поджать пальцы, впиваясь ногтями.

Ухватившись за нити их связи, натянутыми меж сердцами, она чувствует его моральную усталость. Моргает оторопело.

Ждала другого.

— Ты не гневала.

— Тогда в чём дело?

— Мне сложно даются такие простые чувства, как страх, — отвечает Дарклинг в ночной тиши, замкнувшейся в шести стенах их комнат.

Алина задерживает дыхание.

— Мне проще отдалиться в такое мгновение, — он опускает веки. Невыносимо трогательно и красиво настолько, что Алина чувствует: земля и небо меняются местами. — Нежели смотреть на тебя и думать о том, что тебя могло не быть.

«Со мной»

Его пальцы касаются щеки, оглаживают кончиками. Ласка незамысловатая и простая, лишённая подтекста. Алина жмётся к его руке, как кошка, трётся о ладонь и целует основание.

Они никогда не говорят друг другу трёх простых слов.

Дарклинг признаётся ей в изломанности своих сложных чувств через призму других — слов и поступков.

И Алина отвечает.

— Каждое утро я просыпаюсь с мыслью, что твоё сердце мертво, — рука находит оставленный ею же шрам, накрывает рубец. — Но оно здесь.

Алина склоняется и целует его. Коротко, но миг замирает между ними мириадой вечностей.

— И я всегда буду здесь.

========== iv. истерика. ==========

Комментарий к iv. истерика.

пост: https://vk.com/wall-137467035_2285

пост-канон КШ, тотальное ау, не перевариваю я всемогущую Зою, хоть убейте.

оос, доля флаффа и предчувствие звездеца.

Николай ждёт истерики.

Ему бы хотелось взять Алину за руки, тонкие пальцы сжать в своих, но всякое движение почему-то становится тяжёлым, придавливающим к расписанной цветами плитке. Керамзин кажется каким-то сказочным осколком, где нет места войне, предательствам и крови. Последней на этой земле пролилось достаточно, и теперь Николаю с его страшными словами, что с губ рвутся, не место.

Алина заслужила спокойную жизнь.

А он собирается её отнять.

Николай замечает, как она нервно поправляет волосы, заправляя за ухо. Минуло так мало лет, а он не может вспомнить, какого они была цвета до того, как окрасились в рыжую ржавчину, пряча под этим налётом истинное благородство драгоценного металла.

— Что-то стряслось? — Алина едва хмурится. — На совместные обеды вы не так являетесь.

Точнее, вообще не являются. Укол ли это в сторону самого Николая? Он не знает. Едва ли, конечно.

— Да, — вместо Николая отвечает Зоя, похожая на штормовую бурю, что раскатывается в её синих глазах, под алебастровой, такой идеальной кожей. Она так прекрасна и так устрашающа в гневе, но даже этого оказалось мало. — И лучше бы всем отсюда выйти.

Она кивает на кучки детей и нервных преподавателей, что собрались вокруг. Не далеко и не рядом, но точно улавливая каждое их слово. Шепчутся, как птичьи стайки, переминаются с ноги на ногу. Не каждый день сам король Равки приезжает в детский приют. Николай щедр на улыбки и красивые жесты, но напряжение внутри такое, что, кажется, он весь трещинами пойдёт в следующую секунду.