Они празднуют.
Смех льётся со всех сторон вместе с вином, с шампанским, звоном бокалов, разговорами, спорами, что сейчас беззлобны и полны эйфории.
Война закончилась. И самое время бросать в воздух чепчики, фейерверки, обливаться пеной с неудачно открытых бутылок.
Алина впитывает чужие эмоции, пьёт, как лучшее вино. Ей бы веселиться вместе со всеми, ей бы утягивать их, великих полководцев и всё же детей в танцы, когда не осталось никаких расшаркиваний и церемоний; когда между ними всеми — не врагами, не друзьями, но союзниками — разлилась искренняя радость.
Но ей так спокойно сидеть рядом с Дарклингом и потягивать вино, и чувствовать тепло его плеча, прижимающегося к её — липкому от шампанского, ведь она всё же успела вновь побыть просто девочкой, а не королевой.
И Алина знает, что на исходе этого дня, когда часы отобьют полночь, пьяный вдрызг Николай полезет делать Зое предложение, до того зарекшись связываться с опасными красотками.
Она шепчет об этом Дарклингу, захмелевшему и пресытившемуся, на ухо, улыбаясь. Волна дрожи разливается по телу, когда он поправляет ей волосы. Пальцы задевают шею — обещанием. Слишком опасным, чтобы Алина смогла отказаться.
— Думаешь, откажет?
Он так потрясающе разморен и так улыбается, что у неё в груди умирает сверхновая.
— Раз тридцать, — Алина смеётся, допивая вино. — Но это… приятно.
Дарклинг едва жмёт плечом.
Алина знает, что осталось пять минут до полуночи и что Николай вот-вот скажет Зое заветные для каждой (но не любой) девушки слова.
«Будь моей женой, невыносимая ты буря?»
И они все засмеются. Кто-то даже разрыдается. Не исключено, что сама Алина.
Она знает это. Но никак не ждёт, что рука Дарклинга обхватит её за талию, прижимая к себе, а губы ткнутся в висок.
Алина никак не ждёт, что он обжигающе выдохнет:
— Будь для меня моей силой, будь моей слабостью. Будь моей жизнью и будь моей погибелью.
Алина не может вдохнуть, лишь голову повернуть. В глазах щиплет, когда Дарклинг касается её губ своими:
— Будь для меня всем.
========== vii. воля. ==========
Комментарий к vii. воля.
pwp-au, в котором в конце трилогии Дарклинг не умирает, а попадает в плен.
Алина, не лишившись своих сил, становится Генералом Второй Армии, но не может удержаться, чтобы не навещать своего любимого врага.
тащу из закромов личных сообщений моей царицы, в которых традиционно пишу.
Выделенная под заточение Дарклинга комната не казалась бы необычной, не карауль её днём и ночью стражи. Всегда сердцебит и солдат первой армии.
Алина не знает, каково гришам стоять на посту, но страх перед силой, заточенной за дверьми, никуда не девается.
Когда она останавливается перед ними, Даниил сжимает губы.
— Будьте осторожны, мой генерал.
Его напарник, из тех, что не дезертировали во время смуты, фыркает. И трёт шрам на брови, с той деланной скукой, за которой скрывается то же чувство. Страх. Пока они не решат, что делать, все будут бояться.
— Твоя заклинательница в случае чего сама с ним разделается, — бахвалисто говорит солдат, — не так ли, Санкта-Алина?
Дарклинг бы никогда не позволил так обращаться к себе.
Он строил свою власть на страхе и силе, и Алине нельзя ему уподобляться, но злость ворочается внутри.
И Алина полосует взглядом. Разрез был бы милосерднее, судя по тому, как краски стекают с чужого лица.
— Будь я способна это сделать, Дарклинг был бы мёртв, — цедит она.
— Дарклинг не опаснее Тенистого Каньона.
Она усмехается.
— Не говорите о том, чего не знаете.
И открывает двери.
***
Каньон в действительности исчез: её сила, солнечный шторм, сокрушение из света и огня, разрушили его, раскололи, как сферу. Вместе с ним пали и ничегои, и волькры.
Но тьма никуда не ушла.
Тьма вернулась к Дарклингу.
Алина даёт себе секунду передышки, прежде чем разворачивается.
В комнате, названной тюрьмой, достаточно сумрачно. Под стать заклинателю тьмы.
Алина наизусть знает убранство, пускай и запрещает себе приходить без надобности. Пускай ей бы вообще не следовало приходить, чтобы убеждаться, что кровать по-прежнему стоит у стены, окон нет вовсе, а цепь змеится кольцами на полу, уходя от стены к чужим скованным запястьям.
— С тобой я могу отслеживать часы.
От глубокого, стелющего мягкими перинами голоса между лопаток поёт ледяная сталь. Он словно звучит со всех сторон, нападая, обеззоруживая.
Алина дергает углом губ — и только. Она сильнее.
— Не льсти себе.
Солнце зажигается вокруг неё, разлетается сферами, чтобы дать этому месту хоть немного света.
Дарклинг сидит на полу подле кровати, согнув колени и свесив с них руки. Оковы на месте: вцепившись в холеные запястья звериной хваткой, они соединяются в длинную цепь, позволяющую пленнику передвигаться по камере. Не больше нужного.
Алина знает, что сталь эта особая. Сотворённая Давидом специально для Дарклинга и подавляющая силу настолько, чтобы могущественнейший из гришей не представлял опасности.
Дарклинг перед ней уязвим, словно котёнок.
Эта мысль каждый раз будоражит до дрожи. Алина закусывает изнутри щеку, заставляя себя протрезветь.
Он откидывает голову, смотря на неё из-под опущенных век. На скулах распускается веер теней, отбрасываемых ресницами. Непозволительно длинными.
Алина проходит внутрь, словно шагая по выстланной дорожке то ли к трону, то ли к плахе.
Он видит, что она в чёрном.
Она знает, что ему нравится. Даже так. Даже будучи сокрушённым, ослабевшим и пленённым.
— А разве не за этим ты приходишь сама? — он мягко улыбается, но пройдёт секунда — и улыбка станет острее ножа, вскрывая её, распарывая, словно тряпичную куклу. Последнее сражение, решающее и поставившее точку в их противостоянии, отразилось на нём слабостью. Алина понимает, что лишь по этой причине они смогли его схватить. Лишь по этой причине. И той, что убить его она оказалась позорно неспособна.
— Не для того, чтобы польстить собственному эго? — Дарклинг почти урчит, за ниточки дёргает. Алина мажет глазами по треугольнику кожи, выглядывающему из расстёгнутой рубахи. Чёрной, измятой.
Дарклинг сам выглядит вымотанным, с обросшими щетиной щеками и глубокими тенями под глазами. Но хоть бы это сделало его менее красивым. Менее привлекательным.
Алина подавляет желание шумно вздохнуть. И замечает поблескивающую сталь опасной бритвы на тумбе в углу. Рядом стоит таз с водой.
— Ты решил отрастить бороду? — она хмыкает. — Надоел собственный лоск?
Дарклинг улыбается так, что углы его губ вот-вот ей глазницы пронзят.
— Я бы с радостью. Но какая
жалость.
И не говорит ничего более, но Алина понимает. Цепь не позволяет ему шагнуть дальше.
Цепь не позволяет ему освободиться и, как подозревает сама Алина, высасывает коварным металлическим сплавом его силы.
Иначе бы ничто их не спасло.
— Тебе крайне повезло, — Алина сгоняет с себя дурные мысли, как кошка — воду, и берёт бритву вместе с тазом.
Дарклинг, правда, выглядит удивлённым.
— Новоявленный Генерал Второй Армии готов потратить время на то, чтобы поухаживать за главным врагом страны? — он словами словно пощёчины раздаёт. — Что же я буду должен тебе, моя прекрасная девочка?
Она крепче сжимает пальцы на ободке таза, едва не выронив его.
«Моя прекрасная девочка»
Алина змеисто улыбается, устраивает всё на полу, потому что не собирается тратить время на его игры с пересаживанием на кровать. Благо, на плитах оказываются плотные ковры.
Мыло пенится в грубой губке, капает в таз. Алина чувствует чужой взгляд, прощупывающий каждую косточку.
— Не вздумай шевелить руками, — велит она.
Дарклинг фыркает.
Алина наклоняется вперёд.