4
Вообще-то, он собирался обследовать двор и сад (и огород за садом, и выгон, что за огородом...) - но разве ж можно устоять против такого искуса, как велосипед?! То-то! Дениска жил в доме напротив, очень похожем на бабин Настин: точно такой же полуцветник-полусадик со скамеечкой у дороги, точно такие же ворота и калитка сбоку... - только узоры на коньке крыши и на ставнях были другие. Когда Макс вошел через калитку во двор ("Гордеичиха, - вспомнил он имя хозяйки. - И как, скажите, с ней здороваться?"), мальчик увидел на веранде двух девушек. Одна чем-то неуловимо напоминала Дениску, и Макс решил, что это и есть "сяструха". Другая, похоже, скоро должна была стать мамой; она с особой мягкостью и плавностью повернулась в сторону вошедшего - и вообще двигалась так, словно была королевой. Обе девушки с интересом уставились на Макса и ждали, что он скажет. А что ему было говорить?! - Я к Дениске, - бросил мальчик как можно небрежнее. - Он дома? - А гдзе ж яму быць? - удивилась "сяструха". - На гарышчэ вон тыняецца, чагось шукае. А ты - Мацвеяуны унук? - Да. Мы с дядей только вчера приехали. - Я-асна, - протянула дознатчица. - А... - Аблыш яго у спокайи, - велел Дениска, явившийся в это время из-за угла дома. - Ну што ты як кляшчыха - тольки чалавек прийшоу, ты да яго з расспросами. - Дзяниска! - в один голос возмущенно воскликнули обе девушки. - Хиба так гадзицца размауляць з сястрою? - строго спросила та, которой скоро предстояло стать матерью. - Ну што вы за людзи? - устало вздохнул Дениска. - Дапусцим, Святланка у меня языкастая, гэта справа невырышальная, гэта у яе храничнае. Ну ты-то, Марына, ты-то... А-а, - он раздосадованно махнул рукой, - ну аб чым з вами размауляць? Пайдзем, Макс. И под неодобрительные возгласы девушек они удалились. Свернув за угол и оказавшись вне пределов досягаемости праведного гнева сестры и ее подружки, Дениска уселся на колоду у стены и хмыкнул: - Што за народ гэтыя дзеуки! Ни на хвилину пакинуць не магчыма! Он хлопнул себя по коленке и скривился, потому что угодил как раз по обгорелому и оттого болезненному месту: - Ну, адно добра - цяпер я тут са скуки не памру. А то иншы раз аж дурею рабиць няма чаго, нудна. - А речка? - искренне удивился Макс. - А лес? - Рэчка, лес... - отмахнулся Дениска. - Гэта перваю нядзелю цикава. А потым - ну зразумей, нельга ж увесь дзень у рэчцы пляскацца. Вон сёння бацька з братам ды баба з дзедам у ягады пайшли. Гадаеш, цикава у лясу? Кали ж то! Камарьё тольки ды ветки пад нагами. Спачатку, само собой, прывлякацельна - потым набрыдае. Ничога, цяпер-то усё пераменицца. Удвох гэта не в адзиночку. Тут ёсць пару месц, куды я сам лезци... - неожиданно он оборвал себя и махнул рукой: - Ну, гэта мы пасля абсудзим. Впрочем, Макс и так уже понял: каникулы обещали быть интересными.
5
- Вот они где! - дядя Юра немного укоризненно покачал головой, но потом заметил результаты "охоты" мальчишек и только присвистнул: - Гляди, Светка, они ж тебе на огороде всех кузнечиков повыловили. Денискова сестра только дернула плечиком: - Няхай. Иншыя набягуць. Чаго-чаго, а кузнечыкау у нас выстачыць. Макс и Дениска, оторвавшись от выслеживания очередных жертв, вынуждены были вернуться к краю огорода, где сейчас, поджидая их, и разговаривали Юрий Николаевич со Светланой. Рядом, на грядке, стояла под широкими литьями лопуха ("Чтобы в тени, а то погорят", - объяснял непонятливому Дениске Макс) трехлитровая банка. В банке сидело штук двадцать крупных кузнечиков. У многих были обломаны усики или лапки - к сожалению, метод "стаканчиковой" ловли оказался не идеальным. - Шкада, - протянул Дениска, пока они шагали к взрослым. - Вотакенный сядзеу, я ужо пачци спаймау яго. Два разы уцякау, хитруга, а тут... - Ну и как вам удалось наловить такой зоопарк? - удивленно спросил Юрий Николаевич. Когда он услышал рассказ Макса, то долго прицокивал языком, улыбаясь: вот ведь, надо ж так уметь! Оказалось, метод был прост. Кузнечики сидели на картофельных кустах и время от времени стрекотали. Заметить их, практически, невозможно, пока не подошел вплотную. Вот ребята и крались на звук, замирая, когда насекомые замолкали, и возобновляя движение, когда те снова начинали "петь". А потом, отыскав взглядом солиста, оставалось только осторожненько, с двух сторон, подвести руки с зажатыми в них пластмассовыми стаканчиками и - бац! - быстро соединить один с другим. А потом уже сбрасывать добычу в банку. - Ну, хорошо. Вы потом разберетесь и поделите своих пленников, а сейчас пойдем-ка, козаче, обедать, - подытожил Юрий Николаевич. Макс кивнул. Он хотел сказать, что кушать совсем не хочет, что вообще ничего не хочет, вот только водички бы попить, да и жарко как-то стало... вернее, холодно... одним словом.... Но он уже ничего не сказал, только медленно начал оседать на землю. - Бог ты мой! - прошептал Юрий Николаевич, подхватывая безжизненное тело племянника под руки. - На солнце, наверное, перегрелся. Дениска испуганно пожал плечами: уж он-то чувствует себя в норме, а были ж вместе, под одним, вроде, солнцем... Светлана вместе с Юрием Николаевичем понесла Максимку в дом, к Настасье Матвеевне, и Дениска поплелся вслед за ними, досадуя на слабое здоровье "городских" (и забывая, что и сам из города). В забытой всеми банке возмущенно стрекотали кузнечики.
6
Нечто круглое и холодное прикасалось к затылку, каталось по нему обезумевшим Шалтаем-Болтаем. Потом исчезало, и слышно было, как оно же кружит по краю стеклянной банки ("Кузнечики повыпрыгивают", - слабо подумал Макс). Хрясь! Бульк! Где-то все это уже было, словно повторяется само время. Или даже пятится назад. "И снова мама оживет..." Но пока что оставался озноб и истомная боль в теле, и тяжесть на голове, и на груди, и на ногах, и липкий вязкий пот в подмышках, и иголки в глазах... И голоса, опять голоса. - Мама, ну что?! - Пачакай, сынку, пачакай. Пабачым - дай тольки, каб час прайшоу. - Мама!.. - Маучы! И устало еще раз, как будто подводя итог - и одновременно умоляя: - Маучы!..
7
Через некоторое время (причем, это могла быть одна минута, а мог быть и год) Макса раскрыли, сняв одеяла, раздели и снова пустили гулять по телу Шалтая-Болтая. Хрясь! Бульк! Нет, время не катится вспять, оно просто зациклилось на одном и том же эпизоде, словно иголка проигрывателя - на поцарапанной пластинке. "Малыш, хочешь, я расскажу тебе сказку..." Эта сказка Максу не нравилась. В этой сказке была цыганка с большими черными глазами /ОЧЕНЬ БОЛЬНОЙ МАЛЬЧИК/, мохнолапые зайцы-незайцы и альпинисты, много миниатюрных злых альпинистов. Такая сказка - Макс чувствовал - способна была убивать, и не понарошку. Его снова одели и накрыли одеялами, а на лоб уложили капустные листья. Их время от времени меняли, и скоро мальчик забеспокоился, успевает ли вырастать у бабушки на огороде новая капуста - так часто и помногу она снимала старые куски и приносила новые. И снова разговор. - Мама, ну что?! Вздох. - Мама!.. - Яго сурочыли, сынку. Зачапыли. Цыганка, кажэш? - Мама, но вы ведь... - Усё, што змагла. Бачыш, не дапамагаець. - Что теперь? Врач? - Якый врач? Сынку-сынку... хиба ж врач зможа зняць "зачэпку"? - Но... - Тольки ён. Тольки ён... - Страшно, мама. Ты ж сама говорила... - Гаварыла. И зараз скажу. А што рабиць? Збирайся, трэба кликаць, и як магчыма хутчэй. Макс не понимает, о чем они говорят, но ему становится страшно. И еще страшнее оттого, что тело постепенно отторгает мальчика: он чувствует, как понемногу теряет власть над собственными руками и ногами; вот они уже не слушаются приказов, вот уже даже не ощущаются. Зато ломота в голове, жар (и одновременно - озноб) делают невозможным само существование - и выталкивают Макса прочь из тела. Он вяло сопротивляется, сам не понимая, почему. Ведь снаружи будет удобнее, легче... Слышно, как нервно бродит по комнате, собираясь куда-то идти, дядя Юра. Он о чем-то перешептывается с бабушкой, но слов не разобрать. Потом тихонько поскрипывает дверь, захлопывается - Макс остается один. Один на один с болезнью. Некоторое время мальчик просто плывет в тягучем месиве, составленном из одной и той же минуты, умноженной многократно - минуты, в течение которой повторяются неприятные ощущения. Потом дверь вкрадчиво скрипит, в образовавшуюся щелку проскальзывает полоска света ("Уже вечер?!") и... кто-то еще! Макс замирает, даже не дышит. Он хочет знать, кто вошел. Незнакомец крадется неслышно, но (мальчик абсолютно в этом уверен) не из-за заботы о больном. Мягкие, почти бесшумные шаги. И взгляд - Макс чувствует, что на него смотрят, но сам не может повернуться, не может увидеть гостя. Вдруг - резкое движение, кто-то бросает на кровать мяч... - нет, не мяч, мяч не способен ходить, у него ведь нету ног. Тогда - что?.. Существо топчется у щиколоток Макса, а тот, как ни старается, не может поднять голову, чтобы взглянуть на него. Потом - прыжок на грудь; мальчик помимо воли охает и видит два блестящих кружка: глаза. "Так бесшумно, наверное, и должна ходить смерть". Ему страшно, он не хочет умирать - Макс осознает, что потом его не будет: вообще, совершенно, ни вот столечки, он просто закончится, как многосерийный, но все-таки конечный кинофильм. Мгновением спустя мальчик догадывается, что глаза принадлежат кошке - той самой, которая сегодня утром спрыгнула с печи. Кошка снисходительно урчит и трется лбом о недвижный Максов локоть. Она топчется, устраиваясь поудобней, бухается где-то в районе живота... - и тут же вскакивает, спрыгивает с кровати и убегает. Что-то напугало животное... или кто-то. И в этот момент мальчик начинает ощущать присутствие в комнате чужака. Новый посетитель совсем не похож на кошку, нет! Он разглядывает Макса с уверенным любопытством хозяина, никуда не торопясь и совершенно не опасаясь того, что его, наблюдателя, заметят. Потом (послышалось? или на самом деле?!) визитер хихикает и неслышно передвигается чуть поближе к кровати. Макс аж вспотел от напряжения. Он силится пошевелиться, или закричать, или вообще сделать хоть что-нибудь! - но он ничего не может. Сознание уже почти рассталось с телом; руки и ноги, и даже голосовые связки не слушаются мальчика. Он способен только наблюдать, как хозяин приближается к кровати. Но тот не торопится что-либо предпринимать. Подойдя, невидимое существо останавливается и замирает. "Ну что же ты? - с отчаянным бесстрашием думает Макс. - Чего же ты ждешь? Ну, покажись. Покажись!" Наблюдатель хихикает, но и не думает шевелиться. Тем более - показываться. Так проходит несколько долгих минут: мальчик лежит на кровати и силится перебороть ужас и любопытство; существо наблюдает. И под этим внимательным взглядом Макс уплыл в небытие сна.