6
По пути к месту действия Дениска немного рассказал Максу про одноногого усача. Немного - потому что и сам-то знал о нем больше из баек, услышанных вечером у телевизора, в разговорах болтливых старушек-ровесниц бабушки. Зовут старикана Иван Петрович Серебряк, и когда-то давно был он большим начальником, но теперь уже на пенсии. Хотя это сейчас; а в свое время старикан много дел успел наворотить. Например, именно он отдал "добро" на разрушение деревенской церкви. - Интересно, что ваш Серебряк от меня хотел? - Ды хто ж яго ведае, - пожал плечами Дениска. - Штось ён пра чарцячника казау... - Ладно... Начнем? - ребята выбрали местечко подальше от грунтовки, но рядом с тропкой, проторенной через поле местными жителями. Иначе сделаешь им круг, а никто и не заметит. Начали. Макс встал в центре и ухватился за один конец веревки. Дениска взялся за другой, отошел так, чтобы та натянулась, и приладил возле коленок дощечку. После чего пошел по кругу, стараясь, чтобы натяжение веревки не ослабевало. Макс стоял на месте и поворачивался вслед за Дениской. Вначале получилось плохо, но постепенно мальчики приноровились, так что потом даже дорисовали к первой окружности еще одну, незапланированную. - Вот, теперь точно заметят! - довольно потер руки Макс. - Ну что, собирай инструмент, будем выбираться, пока нас самих не застукали. Тем временем небо на горизонте потемнело, в воздухе глухо и недовольно проворчал гром. Только успели выйти на дорогу и приблизиться к первым домам, как обрушился дождь, да такой сильный, что ребята в два счета вымокли до нитки. - Вось гэта да! - проорал сквозь раскаты грома Дениска. - Вось гэта дажджышча! Пабяжым? И они помчались наперегонки по опустевшей улице, разбрызгивая лужи, хохоча и размахивая руками - две большие птицы, приветствующие стихию-прародительницу. Дома дожидались родные, ужин, телевизоры и теплые постели.
7
Когда погасили свет, Макс долго не мог уснуть. То ли сказались все треволнения сегодняшнего дня, то ли сама темнота так на него подействовала. Раньше мальчик не боялся темноты, но сейчас ему казалось, что она живет собственной жизнью. Как будто в комнате, кроме Макса, бабушки, дедушки и дяди, есть кто-то еще - и этот кто-то не спит, а внимательно наблюдает за мальчиком. Ждет чего-то. За окном не утихал дождь. Капли стучались в окна, барабанили по металлической крышке умывальника, струи воды скатывались по крыше и обрушивались во двор мини-водопадами. Непогода буйствовала - а Макс лежал и всматривался в потолочные доски: белые днем, сейчас они стали серыми и угрожающими. Хотя нет, дело, конечно, не в досках. Дело в чужаке. На чердаке кто-то ходил. Мелкими, дробными шажками мерял пространство, вздыхал, попискивал. Звуки, несмотря на шум за окном, проникали в комнату беспрепятственно, были четкими и пугающими. Казалось, их издает сам дом. "Крысы", - подумал Макс; но подумал неубедительно, сам в это ни на минуту не поверив. "Крысы. Кто же еще может там сейчас быть!" Впрочем, мальчик не позволил собственной фантазии начать подбирать ответы на этот вопрос. Макс лежал в кровати, между двумя чужаками: чердачным и комнатным, и изо всех сил старался не уснуть. Потому что тогда, казалось мальчику, случится нечто страшное. Если не с ним, то с кем-нибудь из родных. ...Макс так и не узнал, когда заснул. Да и спал он урывками, то открывая глаза, то снова проваливаясь в туманное марево. В одно из таких пробуждений мальчик почувствовал, что кто-то сидит у него на груди. "Кошка, - подумал он. - Вот только почему кошка пахнет совсем не по-кошачьи..." Но додумать не успел - снова заснул. А в следующее пробуждение кошки на груди уже не было. И чужаков, комнатного и чердачного, кажется, тоже.
Глава пятая
За поворотом, в глубине Лесного лога, Готово будущее мне Верней залога. Его уже не втянешь в спор И не заластишь. Оно распахнуто, как бор, Всё вглубь, всё настежь. Б. Пастернак
1
Ближайшая почта находилась в сельсовете, и дорога туда занимала несколько часов. Но не беда - погода выдалась после вчерашнего дождя на диво ясная, солнечная, поэтому Макс о предстоящей прогулке не жалел. Впрочем, "не жалел" еще мягко сказано! Дениска, отправившийся проводить двоюродную сестру Светланку в родное село, разрешил Максу взять "Аист". Ну как тут отказаться?!.. Сельсовет был аж за Струйной, так что дорога пролегала мимо заброшенного ведьмаркиного дома. Впрочем, Макс по этому поводу особо не переживал: все-таки сегодня с ним дядя, да и приближаться к избушке они не собирались. В большей степени мальчика волновал вчерашний фокус с кругами: во-первых, Макс не был уверен, что колосья примялись как следует и к утру не выпрямились - но здесь он надеялся на дождь. Во-вторых же, хотелось узнать, не обнаружил ли уже кто-нибудь круги. Вместе с тем и проявлять заинтересованность нельзя было - поэтому мальчик мучился неизвестностью и успокаивал себя тем, что подобные новости очень скоро станут известны всему селу. Значит, и он непременно узнает, как только какой-нибудь счастливчик наткнется на их вчерашние художества. Поле миновали быстро, переехали через мост - и вот уже справа от дороги маячит-дожидается проклятый домишко. Макс аж рассердился: такой день шикарный, а эта хибара торчит здесь, настроение портит! Тут он вспомнил про ночных гостей /или - хозяев?/, притормозил, поравнялся с дядей и спросил, не слышал ли тот, когда ложились спать, какие-нибудь странные звуки? Юрий Николаевич сначала удивился, а потом кивнул: - Понимаю, о чем ты. Да, звуков в доме хватает. Во-первых, мыши. Во-вторых, всякая насекомая мелочь: тараканы, сверчки... Кстати, помнишь древнюю легенду про то, как сверчок помог одному музыканту? - (Дядя Юра знал массу историй про музыкантов и любил их рассказывать, если подворачивался удобный случай; но истории его были интересные, даже по второму разу слушать их было не скучно). - Однажды в древней Греции проводили состязание кифаредов. Кифара - это такой инструмент, от нее потом и название гитары произошло. Так вот, соревновались два самых талантливых игрока: Эвномос и Парф. А надо сказать, что Парф, хоть и был невероятным виртуозом, отличался заносчивым и честолюбивым характером. И кроме того, был, как говорится, человеком с подлинкой, способным на разные пакости, лишь бы оказаться первым. - Как Сальери и Моцарт? - подсказал Макс. - Почти, - улыбнулся дядя Юра. - Так вот, Парф взял да и подговорил одного человека, служившего в доме у Эвномоса, чтобы человек этот кое-что сделал с кифарой мастера. А, сам понимаешь, музыкальный инструмент - штука тонкая, чуть что не так - разладится. Словом, удалось Парфу подстроить своему противнику пакость, и негодяй уже торжествовал. Так и случилось, как он рассчитывал: во время игры Эвномоса одна из струн лопнула! Но Аполлон Кифаред, покровитель муз, решил помочь исполнителю. А может, сама природа отозвалась на неистовую игру Эвномоса. Как бы там ни было, в тот момент, когда лопнула его струна, на кифару вскочил сверчок и спел пропущенную ноту в совершенстве гармонии. И так они закончили партию Эвномос и сверчок: музыкант играл на оставшихся струнах, а насекомое пело, когда нужно было, чтобы зазвучала порванная. - А что случилось с Парфом? - Человек, которого тот подговорил испортить инструмент Эвномоса, признался в своем злодеянии, расстроганный случившимся на состязании чудом. Парфа строго наказали и навсегда запретили участвовать в соревнованиях кифаредов. - Жестоко. - Но, как мне кажется, вместе с тем очень справедливо. Среди людей искусства не должно быть ссор и склок, потому что все они служат и творят во имя души человека. И точно так же, как не позволительно практиковать врачу-стоматологу, у которого гнилые зубы, точно так же нельзя и допускать к искусству тех, у кого душа мелкая. ...Но мы, кажется, говорили о звуках? - Да, ночью... - Вот-вот. Ты слышал что-нибудь необычное? Макс замялся: - Не очень... Лил дождь... Я не уверен... Мальчику казалось, что дядя не поймет его опасений. Взрослые вообще предпочитают не усложнять себе жизнь и ограничиваются тем, что верят лишь в существование знакомых вещей и явлений. Знакомых и объяснимых. - Понятно. Послышаться может всякое - особенно ночью, да еще и когда идет дождь. Но не всегда услышанное - выдумка воображения. Вот однажды, когда я был еще маленьким и жил здесь, мой папа (твой дедушка) построил небольшой сарайчик за домом. Сейчас того сарайчика нету - а был он очень удобный, и поскольку тогда как раз на дворе стояло лето, я отпросился туда ночевать. Помещение маленькое, пустое, мебели нет, только койка и столик. Но едва войду - что-то начинает тикать. Представь, я уже все углы обшарил, под матрац заглянул - думал, может, кто-нибудь часы оставил. У деда твоего спрашивал - нет, говорит, не терял я часов. И мама тоже только головой качала. Так и мучился я необъяснимым этим тиканьем. Лишь потом, много позже, прочел в книжке: оказывается, есть такой жучок, который живет в древесине. И когда он там ходы свои проделывает, жучок издает звук, похожий на тиканье часов. Выходит, тогда я и слышал, как жучки в свежих бревнах свои лабиринты протикивали. А думал: кажется, - Юрий Николаевич рассмеялся: - Даже перестал в том сарайчике ночевать, так меня "невидимые часы" достали. - Знаю я этого жучка, - радостно сообщил Макс. - Короед называется. - Вот видишь, а я не знал. Зато у нас существовало поверье, что такое тиканье может предвещать чью-либо скорую смерть. Хотя, конечно, ерунда все это. И вообще мы с тобой как-то в последнее время только о неприятном и говорили. Макс пожал плечами. А что ему было отвечать? Чтобы не затягивать паузы, он чуть поднажал на педали и отъехал вперед, но не далеко, в пределах приличия: вроде бы и слушаешь дядю, а в то же время держишься на дистанции. Поэтому тот может и не продолжать разговор. Юрий Николаевич вздохнул, наблюдая за нехитрыми маневрами племянника и в очередной раз подумал, с чего же начать? Поговорить, им обязательно нужно было поговорить о чертячнике! Но как-то слова не подбирались, да и вроде бы старик больше не появлялся. То есть, говорить, выходит, и не о чем. Только ребенка зря пугать. А с другой стороны... "Вот именно, - подумал Юрий Николаевич, - "с другой стороны". С другой стороны, я отлично знаю, что мама права. Чертячник не из тех, кто сотрясает воздух впустую - это, например, Серебряк (интересно, жив ли еще курилка?) может полаять и перестать. А чертячник не такой. Так что переживания мои - не пустой мандраж, и значит, мальчику нужно рассказать. Чтобы знал. Знаешь - вполовину защищен... Боже, какой ерундой я маюсь! Ведь если старик на самом деле захочет что-либо сделать, кто его остановит? Милиция? То есть, Филька на своем трехколесном драндулете да в фуражке? Или, может, Серебряк возжелает матч-реванш сыграть? Или... А тем более, Максимка - один, против чертячника. Смешно! ...и страшно". Мальчик тем временем вырвался делеко вперед, и поскольку они наконец оказались в лесу, с восхищенным любопытством глазел по сторонам. Дядя крикнул Максу, чтобы был поосторожнее и далеко не уезжал, - и погрузился в собственные размышления. Юрий Николаевич давно не наведывался в Камень. Позапрошлый визит не в счет - были с гастролями в Минске, вот и вырвался на денек. Никого и ничего толком не увидел, только и успел с матерью да отцом переговорить. А так некогда, времени у скрипача всегда мало, на одни только занятия уходит по несколько часов в день. Да и вообще, не в занятиях дело... Жизнь нынче сложная, в разных государствах живем, и в каждом - хлопот по самое горло. Слава Богу, хоть в войну не ввязались, обошла нас чаша сия. Но и так жизнь медом не кажется, скорее уж - бочкой дегтя. Нелегкие времена, крутись как белка в колесе... И вот - выбрался наконец. И то по случайности, ведь отпуск-то незапланированный. Просто так случилось, что в последнее время у Юрия Николаевича был очень напряженный график работы, беспрерывные концерты - в результате он заработал переутомление и резко скакнувшую вверх температуру. Однако разлеживаться в постели было некогда - требовалось срочно сыграть еще на одном выступлении... Короче, в результате получил воспаление мышц кисти левой руки, или, как это называют профессионалы, "сорванную" руку, - пусть и в легкой форме. Теперь, пока кисть не вылечится, играть было просто нельзя. Ну и решил, чтобы зря время не пропадало, съездить в Камень. Вот, приехал... И как будто попал в совсем другое место. Странно, село, когда-то казавшееся родным и знакомым до ржавого гвоздика в соседском заборе, село невероятным образом изменилось. И вместе с тем оставалось прежним, с этими вечными посиденьками после ужина, с телевизором о трех программах (две из которых не работают), с радио, с субботне-воскресными визитами взрослых детей из города, с непременными походами в малину и за грибами, с загорелыми внуками, оставленными на лето бабушкам и дедушкам, с внутренним, не зависящим от официальной власти, самуправлением и старшинством. Юрий Николаевич чувствовал себя здесь полуребенком-полувзрослым, и каждая новая встреча со старыми знакомыми (будь то люди или места) не прибавляла уверенности. Но больше всего его угнетала ответственность за племянника - который ехал сейчас впереди, самозабвенно глазел по сторонам и даже не догадывался о том, у кого в должниках с недавних пор оказался. ...И ни дядя, ни мальчик, конечно, не подозревали, во что на самом деле ввязались, приехав этим летом в Стаячы Камень.