2
...и проснулся! "Фу-у!.. Ну, знаете ли..." В комнате никого не было - видимо, все уже давно встали, один Макс бока отлеживает. "Да уж, тут отлежишь! Интересно, во сне, от испуга, заиками делаются?" Стоя у окошка и одеваясь, он наблюдал, как играет с бабочками Рябый: крадется к ним, подергивая хвостом, вдруг - прыжок, клацанье зубов, лай; бабочки, понятное дело, близко к себе зверюгу не подпускают, они уже в воздухе, уже летают над ним, машут крыльями, словно дразнятся: поймай-ка, растяпа! Пес отходит, ложится у забора, отделяющего хлев от дома, демонстративно зевает, мол, не очень и хотелось-то; ждет. И то-олько мотыльки снова опускаются на разогревшийся под лучами утреннего солнца асфальт... Лязгает задвижка на калитке, во двор входит гостья. Бабочки всполошенно взлетают и уносятся в сад. Рябый повернулся к вошедшей, осуждающе рявкнул, но в дом пустил без лишнего шума. Он свое дело сделал, хозяев предупредил, а дальше... А дальше гостья оказалась в большой комнате, где и заговорила, быстрым, ломающимся от отчаянья голосом; бабушка отвечала ей намеренно неторопливо и спокойно. Макс не слышал, что именно, и поэтому поспешил к ним. Как-никак, на женщине было уже знакомое ему платье - голубое, в крупных белых ромашках. - Дауно? - спрашивала тем временем бабушка. - Ды во вторник! А сёння - пятница ужо! Гостья вымученно вздохнула, теребя краешек скатерти. - Я ж спачатку думала - загуляу. Не в першый раз. - Да, твой Цимафей Сцепаныч гэта дзела палюбляу... палюбляець, поправилась Настасья Матвеевна. - И што, нихто яго не бачыу? Та покачала головой: - Нихто. Усю дзярэуню аббегала, ужо в Адзинцы зранку зъездзила, у яго тамашних друзяк пытала - не бачыли! - Куды ён збирауся у той дзень? - Ды куды ж яму збирацца? - гостья всхлипнула и потянулась рукой к щеке, стереть влагу. - На Струйную. - Проверяла? - И не адзин раз! Учора зноу хадзила - ничога. - Ты дзе шукала-то, Ялена? Женщина непонимающе взглянула на нее: - Там, дзе ён заусёды сядзеу. - Ниже по цячэнию паглянь, - буркнула Настасья Матвеевна. - Можа, якия рэчы ссорыу - ды й знайдзеш. - А... - начала было гостья. - А я табе, выбачай, дапамагчы не магу, - и поднялась, показывая, что разговор окончен. Заметила Макса, кивнула ему: - Добрый ранак, унучак. Снедаць идзи - а то захалонець усё. Отправилась провожать гостью до дверей. Уже у калитки приобняла за плечи: - Трымайся, Ялена. Трымайся... И опустила за ее спиной задвижку.
3
Гости сегодня спали плохо. Настасья Матвеевна, которую уже не один год посещала непременная и безжалостная спутница старости, бессонница, слышала, как ворочался на кровати этот паренек, Игорь, как поднялся и вышел во двор. Там он курил и что-то бормотал себе под нос. А в конце концов вернулся обратно и, кажется, дальше спал без мучений. Юрась проснулся на рассвете (мысленно она все еще называла его Юрасем, хотя сын стал совсем другим, повзрослел и изменился; впустил в себя чуждость - и она винила в этом себя, потому что когда рожала его, позволила отвести себя в больницу и пуповину врачи ей не дали; а закопай она пуповину у дома, в саду или под банькой, сын никогда бы не стал отчужденным... таким - никогда). Проснувшись, Юрась тихонько, чтобы никого не разбудить, оделся и выбрался в большую комнату. Там Настасья Матвеевна как раз давала мужу позавтракать. Отправив на работу Николая, она вышла во двор. Юрась успел умыться и сейчас вытирался полотенцем; она невольно залюбовалась своим сыном, какой он у нее красивый да крепкий, как ловко и изящно двигается. - Добра, што так рана падняуся, - сказала ему. - Нам патрэбна перагаварыць. Сын кивнул: - Знаю. Для того и встал. - Пайдзем, дапаможаш мне дастаць бульбу - трэба пачысциць на дзень. Вернувшись в большую комнату, Настасья Матвеевна подвинула половик и открыла крышку погреба. Юрась взял ведро и спустился туда; набрал картошки, и они, закрыв погреб, пошли на веранду-кухоньку, чтобы не терять даром времени. Можно ведь и разговаривать, и картошку чистить. Налили в кастрюлю воды, взяли по ножу, поставили ведро посередине, чтобы каждому было удобно дотягиваться. - Итак... - начал Юрась. - Чертячник. И чеснок. Она поглядела на сына, ни на миг не прекращая срезать с "бульбы" кожицу: - Саабразицельный ты мой. Правильна. Ты яго не выкинув? - Я-то нет. А вот Макс... - А я яму ушыла в адзенне. И Игорю твайму у сумку паклала и у карманы. - Правильно. Молодец ты у меня. ...Что делать-то будем? - Што усе, то и мы. А вам уехаць нада. Он покачал головой и бросил очищенную картошку в кастрюлю: бульк! - Нет. - Як гэта "нет"? Ты ж не разумееш... - Понимаю, мам. Все понимаю. Ну, не все, конечно, но... Просто, видишь, тут ведь как получается. Игорь - его просто так не увезешь, это не Макс, он мне не подотчетен. А на всяких необычных штучках он просто "подвинут". Едва я начну пытаться его отсюда спровадить (и если при этом он почует неладное), Игоря отсюда клещами не вытащишь. Сейчас лето - так что даже выгони ты его из дому, будет в поле спать или к кому-нибудь пойдет постояльцем. ...Да и нельзя его выгонять, чеснок ведь тоже... сама знаешь... Настасья Матвеевна вздохнула, отправляя еще одну картофелину в кастрюлю: бульк! - К тому же, - добавил сын уже спокойнее, - везти сейчас Макса домой нельзя. Семен лечится. А в такой период чувствуешь себя не лучшим образом - не нужно, чтобы мальчик все это видел. - Дык пазвани яму, запытай, можа, ён ужо вылечыуся, - заметила Настасья Матвеевна. - И карэспандэнта свайго справадзь. Сёння звадзи да кругоу, няхай заснимець их - ды й едзе сабе. - Я спрашивал - у Игоря отпуск на неделю. И поверь, он собирается провести его здесь. Как он выражается, "выжать из материала все, что можно". - Пагана. И што ён можа рабиць? Юрась пожимает плечами, бросает картошку: бульк! - Наверное, пойдет людей опрашивать. Будет ходить по лесу, исследовать берега Струйной... Да что угодно! - Ой як пагана! - она качает головой, гладит дрожащими пальцами занывшую кисть левой руки. - Хоць бы Макса дома утрымаць. - Не выйдет, мам. Ты ж понимаешь, ему только что-нибудь скомандуй - и он тут же сделает наоборот. Да и лето... не удержим мы его дома. - Гордзеичыха прасила, каб вы, адъязджаючы, и Дзяниску забрали. А то ей адправиць не з ким. - И с Дениской та же самая история. Пускай пока... вдвоем, может, ничего с ними и не станется. Да и я пригляжу, постараюсь утянуть их с собой, когда пойду с Игорем. Вчера, кажется, их заинтересовало то, чем он занимается. Бульк! - Кстати, мам, вот ты нас хочешь услать. А вы сами-то? И другие?.. - Дык яны ж знаюць усё. - А местная ребятня? Мы-вон вчера повстречали целую толпу. - Дык у их же свое бацьки ёсць. Ня гэта страшна. Сцярэгчыся б тым, хто... - она замолчала тогда, не зная, как назвать, обозначить ту категорию людей, которым следовало бы быть осторожнее: местных одиночек, старых или попросту неприякаянных людей, тех, кто живет уже не там и не здесь, словно плывет в тумане; в тумане, из которого теперь в любую минуту может выпрыгнуть зверь. Она замолчала тогда, а сын не спрашивал, но только позже, когда узнает о визите Елены, жены Степаныча-"рыбака", он поймет, что имела в виду мать. - Так что ж делать-то будем? Бульк! - Будзем глядзець па бакам. И будзем внимацельными. И асцярожными. - И да поможет нам Бог! - совершенно серьезно закончил он. Бульк!