Адамов Аркадий Григорьевич
Круги по воде
ГЛАВА I
ЗВОНОК СТАРОГО ДРУГА
— Товарища Лосева, пожалуйста.
— Это я. Слушаю вас.
— Виталий?! Слава богу. По третьему телефону тебя разыскиваю. Это Степан говорит. Кракович. Здорово!
— Стёпка!.. Вот это да! Какими судьбами? Ты почему в феврале в школе не был?
— В рейсе был. Но я тебе не оправдываться звоню. Слушай, такое дело. Я даже до вечера дотерпеть не мог.
— Реактивная натура. Знаем тебя.
— Ты погоди смеяться. Ты слушай. Женьку Лучинина помнишь?
— Ну, ещё бы! Давно, правда, писем от него не было. Он сейчас в Окладинске. Директор завода.
— Так вот. Нет Женьки…
— То есть как это — нет?
— Так. Покончил с собой.
— Что-о?! Не может быть!
— Вот и я этому не верю.
— Да кто же этому поверит! Чтобы Женька…
— Именно! Слушай, Виталий. Мы тут с ребятами уже говорили. Этого же не может быть! Значит, что? Значит, убийство. Так? А местные деятели… Словом, закрыли дело.
— Ну, ну. Как это — закрыли дело?
— А так, чтобы жить спокойнее.
— Ты думаешь, что говоришь?
— Ну, хорошо! Не закрыли? Так плохо расследовали. Не мог Женька с собой покончить. Не мог!
— М-да. Это тоже факт.
— Поэтому слушай. Все ребята смотрят на тебя. Ты понял?
— Что же я могу сделать? Я же в Москве работаю. Надо…
— Не имеет значения! Ты знал Женьку! Словом, вечером будь дома. Приду.
Виталий положил трубку и, ещё не отнимая от неё руки, как-то отрешённо оглядел знакомую до мелочей комнату. Все на месте, и пустой стол Игоря напротив, и сейф в углу, и стулья, и старый диван, все как обычно, ничего не изменилось. А Женьки Лучинина нет на свете… Сколько они не виделись? Больше года. Тогда Женька был проездом в Москве. Направлялся из Ленинграда в этот самый Окладинск. Вообще, после окончания школы они виделись редко. Шли только письма. Но какие! Вся Женькина неуёмная душа была в них. И старая дружба не ржавела. А вот помнит его Виталий, как ни странно, только таким, каким Женька был тогда, в школе. Розовощёкий крепыш в потёртом синем пиджаке с комсомольским значком, боевой, задиристый парень, пальцы, перепачканные чернилами, — он всему классу чинил авторучки, особенно девчонкам, на переменах и даже на уроке. Он первый записался в автоклуб, а за ним чуть не весь класс. Он написал тот знаменитый фельетон в стенгазету, за который их всех вызывали к директору, и если бы не Вера Афанасьевна… Он, Женька, посадил первое дерево в их школьном саду, а за ним весь класс. Как они доставали эти саженцы, сколько было шума! И теперь там знаменитая аллея девятого «Б», и каждый следующий девятый «Б» становится её шефом. А они, старики, основатели, каждый год, в феврале, собираясь на традиционную встречу в школе, вместе с ребятами из очередного девятого не торопясь проходят по ней, придирчиво оглядывая каждое дерево. Потом они окончили школу — и кто куда. Виталий поступил на юридический. Женька — в индустриальный. И не в Москве. Уехал в Ленинград — туда перевели его отца.
Виталий оторвал руку от телефона, полез в карман и достал трубку. Он теперь курил трубку. Несмотря на мамины протесты и иронические замечания отца. И уж конечно, Игоря. Только Светка как-то заметила, что трубка ему идёт. Впрочем, это чепуха.
Виталий вынул из ящика стола золотистую коробочку с табаком и набил трубку. Почти машинально.
Черт возьми, что же произошло с Женькой Лучининым? Как он мог? Да нет! Местные товарищи скорей всего действительно ошиблись. Хотя с другой стороны… Впрочем, Степан, наверное, знает подробности. Вечером расскажет. Ах да! Вечером они со Светкой хотели… А что, если… Правда, она жутко стесняется. Но тут такое дело…
Виталий снова потянулся к телефону и, пыхтя трубкой, набрал номер.
— Светлану Бори… Света?.. Да, это я. Понимаешь… Нет, нет, не то! Придёшь сегодня до мне? Я за тобой заеду… Ну, почему неожиданно? Мы ведь давно собирались. А тут ещё «чепе». Один наш парень, школьный товарищ… Одним словом, беда стряслась… Нет, нет! Ты не лишняя! Ну, как ты можешь быть лишней!..
В этот момент дверь кабинета открылась. Вошёл Откаленко. Вид у него был озабоченный. Он мельком взглянул на Виталия и проворчал:
— Духота же у тебя тут. Хоть бы окно открыл.
За окном над крышами домов в голубом мареве плавало знойное летнее солнце. В комнату ворвался лёгкий ветерок, зашевелил бумаги на столе у Виталия, и тот поспешно положил на них руку с зажатой в кулаке трубкой.
Игорь покосился на приятеля и усмехнулся. Когда Виталий кончил говорить по телефону, Игорь спросил:
— Ты справку написал?
— Сейчас кончу, — досадливо отмахнулся Виталий. — Тут, старик, такое случилось. С нами в школе один парень учился, — взволнованно начал он. — Такой, понимаешь, был…
— М-да, — скептически произнёс Игорь, выслушав
приятеля. — Все может быть. Ты же его десять лет, по существу, не видел.
— Но до этого я его десять лет каждый день видел! — запальчиво возразил Виталий. — Было время
узнать.
— Ну, это детский разговор. Люди меняются.
— Но не так! Противоположными не становятся. Если, конечно, что-нибудь из ряда вон не случается. А Женька институт окончил, инженером стал. В двадцать восемь лет директор завода!
— Уж и директор… — недоверчиво покачал головой Игорь. — Представляю, что это за завод.
— Неважно! Я не о том!
— Понятно, понятно. Ты только не расходись. Ты вникни, — этот «воспитательный» тон всегда злил Виталия. — То, что ты рассказал, — это внешняя сторона. А что человек пережил за эти годы? Может, он карьеристом стал? Может, неврастеником?
— Вот с таким, как ты, можно и неврастеником стать, — ядовито заметил Виталий.
— А ему, может, ещё хуже начальник попался. Тогда Виталий сказал внешне вполне спокойно и чрезвычайно решительно:
— Ладно. Сегодня вечером у меня. Идёт?
Все-таки они были удивительно разными. Начиная с внешности. Виталий высокий, элегантный, в неизменной белой рубашке с модным галстуком, светлые узенькие брюки, модные, до блеска начищенные туфли. Светлые волосы зачёсаны аккуратно назад, на тонком лице серые глаза смотрят беспечно-весело и дерзко. Изящный парень. Спортивный. И абсолютно современный. Ничего не скажешь.
Игорь Откаленко совсем другой. Даже внешне. Словно их так и подбирали — по контрасту. Игорь невысокий, широкий в плечах, тёмная рубашка без галстука наглухо застёгнута, темно-синий стандартный костюм, широкое, смуглое, невозмутимое лицо с тяжёлым, как у боксёра, подбородком и чуть приплюснутым носом. Чёрные волосы стоят коротким ёжиком. Глаза пристальные, смышлёные, озабоченные.
А уж о характерах говорить нечего — разница тут была ещё больше. Как-то друзья заспорили: какой у сыщика Должен быть характер. Виталий, чей университетский багаж был на целых пять лет «свежее», опёрся на учёные авторитеты, длинно процитировав одного зарубежного автора. Мысль последнего сводилась к тому, что на столь сложной и опасной жизненной стезе холерические и меланхолические темпераменты абсолютно противопоказаны. При этом Виталий прозрачно намекнул, что его оппонент этим выбором и ограничен. Если не холерик, то уж меланхолик наверняка.
Игорь, как всегда, невозмутимо заметил, что, пожалуй, готов причислить себя к холерикам, ибо Шерлок Холмс ему больше по душе, чем, допустим, меланхолик Дюпен. И, продолжая этот своеобразный литературно-психологический экскурс, добавил, что сангвиник Эркюль Пуаро, к каковой категории причисляет себя, очевидно, и Виталий, вызывает у него, Игоря, почти отвращение. Уж лучше пусть Виталий будет флегматиком вроде Патера Брауна.
Так или иначе, но оба друга ясно отдавали себе отчёт в различии своих характеров и, как ни странно, были этим довольны. И даже больше того — считали весьма полезным для дела. Последнее обстоятельство, вероятно, в немалой степени объяснялось ещё и тем, что таково же было мнение самого Федора Кузьмича Цветкова, их прямого начальника, великого мастера сыскного дела.