У палатки послышались голоса, потом откинулся клапан, пропуская яркий послеполуденный свет, вместе с палящим зноем, и внутрь протиснулся Рой. Сразу вслед за ним вошёл невысокий, кудрявый франт. Он обвёл тесное помещение блестящими тёмными глазами, и остановил взор на Мадлен. Прикоснувшись кончиками ухоженных пальцев к краю бархатной шапочки, густо расшитой дорогими камнями, и украшенной пышным пером, прикреплённым золотой пряжкой, сказал томно:
- Я вижу, здесь обитает прелестная нимфа.
Мадлен присела, склонив голову и опустив глаза. Она лишь мельком однажды видела этого человека, но хорошо его разглядела. «Запомни, это Анри д\Барра, наш герцог. Брат короля, – барон говорил тихо, сухим тоном, сжимая её локоть твёрдыми пальцами. – Больше всего он любит, чтобы его слушались».
- Как тебя зовут, прелестная пастушка? – гость подошёл ближе, разглядывая её с головы до ног.
- Меня зовут Мадлен, господин. – Она присела ещё ниже.
- Ты можешь выпрямиться, дорогая, – милостиво сказал герцог. – Такой красавице не пристало прятать свои глазки.
Мадлен посмотрела на него. Гость улыбался, уверенный в своей неотразимости. Его глазки заблестели ещё больше, когда он обвёл взглядом её личико и приоткрытую вырезом платья грудь, обрамлённую тонкими кружевами.
- Ты скучаешь здесь, милое дитя? Я хочу пригласить тебя в своё скромное жилище, и развеять твою грусть.
Мадлен опустила ресницы и осторожно сказала:
- Мне вовсе не скучно, господин. – И тут же ощутила вспышку недовольства, нахлынувшую от мужчины. Вот ты какой. Так я и думала.
- Когда вы вошли, моя скука сейчас же пропала. – И она мило улыбнулась.
Анри протянул ей руку, расплываясь в ответной улыбке, не отрывая глаз от её белых маленьких зубок, приоткрывшихся за алыми губками.
- Иди за мной, прелестная нимфа, и, обещаю, ты больше не будешь скучать в одиночестве.
- Ну, ещё, ещё давай! Навались! – Команда артиллеристов, надрываясь, вытащила тяжелую пушку на намеченную позицию и остановилась. Площадка у рва, вытоптанная многочисленными ногами и копытами, разбитая ночными ливнями, была заполнена суетящимися людьми. Стучали молотки, плотники скинули рубахи под палящим солнцем, блестя потными спинами, и торопливо сколачивали грубые опоры из толстых деревянных брусьев.
От лагеря метались туда-сюда группы рабочих, тарахтели телеги, подвозя материал для плотников. У только что подтащенной пушки раздался взрыв чудовищной ругани. Возле косо торчащего дула яростно препирались двое мужчин. Они взмахивали руками то в сторону лагеря, то в направлении городских стен. Один из них, пониже рангом, поднял руку, и, тыча пальцем в зенит, прокричал нечто явно нелестное в лицо барону Жоржу. Неторопливо приближающийся барон Эверт расслышал только отдельные слова:
- …угол стрельбы…, порох никуда…, ров слишком…
Подойдя поближе, барон увидел старшину артиллеристов, крепкого коренастого мужчину, стоящего с непокрытой головой перед бароном Жоржем, и остервенело отирающего струящийся по лицу пот. Коротко остриженные волосы торчали слипшимися косицами. В густых чёрных волосах белели неровные пятна неожиданной седины.
- А я вам говорю, эта площадка никуда не годится! – сорванным хриплым голосом в который раз повторил старшина.
- Где я вам возьму другую площадку? – тоже не впервые ответил язвительно Жорж. Он явно едва сдерживался.
- Если бы вы дали мне время, я нашёл бы подходящую позицию для стрельбы! – старшина обвёл взглядом стены города. Лицо его перекосилось от досады. – Вы видите эти проклятые стены? Нет, вам понадобилось ткнуть пальцем именно сюда!
- Это я ткнул пальцем? – не сдержавшись, заорал барон. – Я ткнул!? Да ты знаешь, как мне тычут!?
Артиллерист набрал полную грудь воздуха, готовясь дать достойный ответ. Оба набычились, с ненавистью глядя друг на друга.
- Господин Жильбер, если не ошибаюсь? – раздался рядом с ними спокойный голос. Оба обернулись. Барон Эверт разглядывал их в упор. – Так господин Жильбер считает, что выбранная позиция неверна? - И он посмотрел на Жоржа.
Тот молча кивнул, отдуваясь. Присутствие Эверта всегда действовало на него как холодный душ. Словно рядом вдруг обнаружился свернувшийся клубок змей.
Барон Эверт повернулся к старшине. Тот нахмурился. Махнув рукой, всё же ответил:
- Ежели пушки нужны для дела, а не ворон пугать, то я от своих слов не отступлю.
- Господин барон, - сказал Эверт, - к какому сроку вы намерены установить осадные орудия?
- Вы же знаете, что это зависит от сроков начала штурма, – ответил предводитель пехоты. – Я должен быть уверен, что пушки будут готовы к этому времени.
- И вы рассчитываете, что штурм начнётся нынче ночью? – скептически вопросил барон Эверт.
Жорж покраснел.
- Господин Жильбер, сколько вам нужно времени, чтобы найти подходящую площадку и сменить позицию? – Эверт повернулся к старшине.
- Обычно, если время позволяет, от восхода до полудня. Сейчас послеполуденное солнце, тогда к утру.
Барон Жорж открыл рот, задохнувшись от возмущения. Лицо его пошло пятнами. Барон Эверт поднял руку, останавливая его.
- Даю вам срок до вечера, господин Жильбер. Возьмите моего коня, чтобы не задерживаться. Но если вы не успеете к заходу солнца, я сочту вас виновным. Виновным в несоответствии занимаемой должности и саботаже.
Старшина почесал в затылке, медленно кивнул. Лицо его приняло спокойное выражение, губы сжались.
- А мне не впервой. - Он посмотрел на барона Эверта, и неожиданно ухмыльнулся. - Всё будет в порядке, господин. Давайте вашу лошадку.
Глава 27
Когда краешек восходящего солнца приподнялся над зубчатой каймой гор, и нежный
розовый свет окрасил шершавые камни городских стен, проложив длинные тени по узким городским улочкам, первые горожане, поднявшиеся на стены, увидели поразившую их картину. Конечно, они знали, что прибывший накануне обоз доставил пушки. Все, кто хотел, имел возможность полюбоваться, как суетятся за рвом эти бестолковые северяне, как обычно совершая множество бессмысленных действий и суматошно размахивая руками. Наблюдать за ходом осады стало главным развлечением для уверенных в неуязвимости обороны горожан. Они ходили на стены как на аттракцион, обмениваясь новостями, сплетничая, поглядывая свысока на вражеское войско и отвешивая язвительные комментарии.
Теперь первые ласточки, выбравшиеся из домов пораньше и посмотревшие вниз, застыли в недоумении и испуге. Неяркое солнце, всходившее всё выше над горизонтом, очертило силуэты тяжёлых орудий, установленных на массивные рамы. Чернели глубокие глотки пушек, их округлые бока лоснились в блеске солнечных лучей. Круглые страшные дула стояли ровно, глядя, как один, безжалостным глазом на город. Рядом с пушками, сложенные в аккуратные пирамидки, возвышались металлические ядра.
И впервые с начала осады осаждённые почувствовали вкус страха.
По городу понеслись люди, слухи охватили все улицы, все дома, выдернули из постелей глав городских служб. Отер кипел, как развороченный муравейник.
Горожане поспешно вооружались.
А когда солнце поднялось ещё выше, согревая землю, и металл пушек потеплел, от лагеря придвинулись колонны пехоты.
Начатые накануне работы у рва продолжались. Получившие привезённые с обозом во множестве кирки и лопаты, солдаты принялись окружать часть стены земляным валом. Сверкал металл, кирки поднимались, опускаясь с размаху в утоптанную землю, выгрызая глубокие ямы, тут же в дело шли лопаты, отбрасывая пласты в сторону. Вал рос, обгоняя поднимающееся над горизонтом солнце, а вместе с ним углублялась образованная вынутой землёй траншея. Наконец вал поднялся достаточно высоко, чтобы закрыть людей от ответного огня. Сосредоточившись у орудий, артиллеристы сноровисто принялись закатывать в дула тяжёлые ядра, засыпать порох в запальные отверстия.