— Тебе ничего не надо решать в спешке, — удовлетворенно произнес Эдвард, видя, что посеянные семена пускают всходы. Он даже ободряюще похлопал ее по руке, прежде чем снова приняться за еду. — Но подумай об этом серьезно. Если назначить хорошего менеджера, твоя собственность может приносить неплохой доход. Тебе понравилась еда? — Он положил нож и вилку и скомкал салфетку.
— Очень вкусно.
— Вижу, тебе нравится испанская кухня.
— Да, — улыбнулась она. — Почему бы и нет? Я ведь наполовину испанка.
— Не хочешь кофе? — Он отвел взгляд, чтобы подозвать официанта. — С ликером? — Теперь он не смотрел на нее.
К десяти они закончили ужин, который по испанским обычаям происходил очень рано, и Анита надеялась, что Эдвард предложит пойти прогуляться. Вечером, пока они ходили за покупками, Анита мельком увидела несколько любопытных уголков, которые так и манили к себе. Но Эдвард загадочно улыбнулся и сказал, что еще не привык к затяжным испанским ужинам и вообще к такому распорядку и уже хочет спать.
Он проводил ее до двери номера.
— Завтра мы наймем машину и поедем на экскурсию. Ты хочешь этого?
— Да, хочу. — Она медлила, не уходила.
— Анита!
— Да?
— Нет, ничего. — Он быстро, смущенно поцеловал ее в лоб и заторопился прочь по коридору к своей комнате. Он, кажется, собирался ей сказать что-то важное. Его язык уже готов был произнести признание, но потом Эдвард, очевидно, передумал.
Его нерешительность поставила Аниту в тупик. Однако она понимала, что была бы столь же удивлена — да нет, на самом деле — просто поражена, — если бы он силой вломился к ней в спальню и страстно занялся с ней любовью. Как она могла позвать его за собой, когда и сама не знала, чего хочет?
Войдя в номер, Анита сразу заметила огромный букет гвоздик в целлофане. Сняв обертку, она зарылась в них лицом и даже не стала искать карточку. Ей это было не нужно: они могли быть только от Эдварда.
Горничная, которая принесла цветы, доставила и вазу для них — продукт местных гончаров, почти до краев наполненную водой. Анита отлила немного и поставила букет, поворачивая цветы и так и эдак, пока не осталась довольна их положением.
Она еще держала в руке вазу, когда ее внимание вдруг привлекли звуки музыки. Кажется, она звучала прямо у нее под окном. Анита открыла ставни и вышла на балкончик. Внизу стоял мужчина. На нем был черный плащ и широкополое сомбреро; он играл на гитаре. Как только появилась Анита, он запел старинную испанскую любовную песню, эту песню когда-то пела ее мама, простую, милую мелодию, бесконечно печальную. Веселый ритм гитары был несовместим с историей любви и ревности, страсти и смерти, которую меланхолично излагал под музыку молодой человек.
Анита оперлась о перила балкона, и у нее заныло сердце. Можно ли найти истинную любовь без печали и мук?.. Раздался последний бурный аккорд, вот гитара замолчала, голос певца замер на последней сладостной ноте. Юный кабальеро посмотрел на Аниту и помахал ей рукой, подтвердив ее подозрение, что пел серенаду именно для нее. Анита не знала этого молодого человека и решила, что его наняли. Но кто же заплатил ему за то, чтобы он пел под ее балконом?
Она несколько минут вглядывалась в темноту, когда заметила, как из тени появилась фигура. Анита все еще не могла распознать мужчину, но, рискованно перевесившись через перила, бросила ему гвоздику. Он поймал ее, прижал к губам и поднял к ней лицо. Анита узнала Фелипе, и у нее остановилось дыхание.
— Ночь так и манит, сеньорита!.. — пригласил он ее. Она, наверное, кивнула в ответ, хотя сама не была в этом уверена. — Хоть на пять минут выйдите…
— На три! — ответила она.
Уголки его рта изогнулись в улыбке.
— Возьмите плащ. К утру похолодает.
Сумасшествие, восхитительное сумасшествие! Анита заколола свои светлые волосы и накрасила губы яркой розовой помадой. Но ведь она его совсем не знает. Конечно, они по воле случая провели ту ночь вместе, и Фелипе вел себя безупречно, но она все равно его не знает.
Забыв о больной лодыжке, Анита сбежала по ступенькам лестницы, стуча каблуками, как кастаньетами. Может быть, она и не унаследовала смуглую чувственную красоту своей матери, но она была ее дочерью. Кто мог ожидать от нее благоразумия в такую ночь?