— Что?
— Ничего. — Не могла же она сказать: «Выйду замуж за испанца, поселюсь в доме, где дверь увита виноградной лозой, разведу кур на заднем дворе, нарожаю пухлых черноглазых детишек с оливковой кожей». Эдварду такого говорить не стоило. Хотя бы пока она носит его кольцо.
— После ленча в отеле Анита поднялась к себе, чтобы полежать. Девушка наполовину испанского происхождения должна привыкнуть к сиесте. Но уснуть она не могла, как ни старалась. Поэтому она встала, надела платье, заранее достав его, чтобы оно разгладилось, и пошла звать Эдварда на прогулку. Анита постучала в его дверь, но ответа не последовало. Скорее всего, он ушел. Какой зануда! Сегодня в десять вечера наверняка опять захочет спать! Эдвард, в отличие от нее, принадлежал к тем медлительным типам, которым обязательно надо выспаться.
Анита не торопясь побрела через площадь, наугад выбрав одну из боковых улочек. Улочка вывела ее на другую площадь. Анита храбро вошла в бар и заказала кофе, думая, как это странно — заказывать кофе у стойки бара. На нее смотрел кудрявый молодой испанец. На нем был красный свитер и черные брюки. Анита кокетливо опустила ресницы.
— Осторожно, дорогая! Здесь девушку могут изнасиловать и за меньшее, — раздался высокий женский голос.
— Вы, конечно, по своему опыту знаете, — не осталась в долгу Анита.
— Да ты, отказывается, остра на язык. Мне это нравится. Подожди, пока я получу омлет и жареную картошку, и тогда сяду с тобой.
Так Анита повстречала Кэти Грей.
Когда Кэти села, они познакомились. Кэти поставила тарелки на стол, но есть не начинала.
— Ты ведь настоящая? — спросила она. — Ты не мираж? Ты не представляешь, что это для меня значит — говорить по-английски с человеком, который только что приехал из Англии. Здесь все говорят по-испански. Такая скука!
— А ты здесь давно? — с улыбкой спросила Анита, наблюдая плещущие через край эмоции своей новой знакомой.
— Полтора года. Я работаю у Клода Перримана, экспортера. И, знаешь, это самая лучшая работа, какая у меня когда-либо была. Может, зарплатой и не похвастаешься, зато здесь, на острове, все дешево. Но если бы ты знала, как мне хочется послушать, увидеть, потрогать кого-нибудь или что-нибудь из старой доброй Англии! — Кэти посмотрела на тарелку. — Я заказываю жареную картошку со всеми блюдами, чтобы чувствовать себя хоть на минуту дома. Но это все равно не то.
Клод Перриман, подумала Анита. Интересно, как он переживает гибель жены? Бедняга.
— У тебя настоящая ностальгия. Почему же ты тогда уехала?
— Здоровье. У меня слабые бронхи, а я еще и курила, чтобы побыстрее загнать себя в гроб. Ты куришь?
— Нет.
— Молодец! И я бросила. Вот только думаю: не поздно ли спохватилась? Раньше вместо еды я предпочитала чашку кофе с сигаретой. Кашель — Бог с ним, но когда у меня перед глазами начали плавать красные и зеленые крути, я решила, что хватит, Кэти, детка!
— И ты взяла и бросила? Ну и сила воли!
Кэти осторожно огляделась:
— Вообще-то нет. Иногда я жульничаю. Надо бы, чтобы какой-нибудь мужчина взял меня в свои железные руки. Это мое единственное условие. Он может быть любого роста, возраста и веса.
— Ты безнадежна.
— Нет, всего лишь чертовски одинока. Я рада была познакомиться с тобой, Анита.
— И я рада, Кэти. Послушай, давай встретимся еще? Хоть этим вечером?
— Ты здесь одна?
— Нет, мой друг остался в отеле.
Кэти кивнула на кольцо на пальце Аниты:
— Это он тебе подарил?
— Вообще-то да.
— Тогда нет, не встретимся. Если так, не стану вам мешать.
Анита вздохнула:
— Это совсем не так. Приходи. Кстати, я была знакома с покойной женой твоего начальника. Я летела вместе с ней на самолете Рока Беннета, и мы попали в аварию при посадке.
Глаза Кэти потемнели.
— Это ужасно!
— Как он?
— Он в страшном горе, почти не в себе. Знаешь, они очень любили друг друга.
Анита нахмурилась. Нет, она знала другое. Они вот-вот должны были расстаться. Когда Моника Перриман поехала к сестре, Клод Перриман не мог не знать о ее настроении — женщина не умеет скрывать такие вещи. Кроме того, Моника намекала, что между ними постоянно возникали мелкие ссоры, а однажды они поругались всерьез. С другой стороны, он знал и теперь живет с мыслью, что не сделал жену счастливой, а мог бы. Он ведь, наверное, должен был позволить себе какой-то компромисс. И теперь ему только хуже от того, что он ничего не сделал. Откровенность Моники Перриман стала не просто ее секретом, а священной тайной. Анита никогда никому не скажет ничего, что могло бы причинить еще большую боль Клоду Перриману.