В больнице Анита, пребывавшая в надежде и ожидании, в ужасе спросила Исабель:
— Как ты можешь оставаться такой спокойной?
Девушка-испанка пожала плечами:
— Если я буду волноваться, у меня может случиться выкидыш. — Она подняла на Аниту полные муки глаза и с отчаянием тихо продолжала: — Может, ты и права. Может, мне надо метаться и биться головой об стену. Зачем мне еще один сын, если у меня не будет Пепе?
— Нет, нельзя говорить так. Ради Пепе ты должна быть спокойной.
— Наверное, это потому, что я люблю его больше, чем он любит меня, — проронила Исабель после долгого молчания. — Ненамного. Но все же больше. Как раз хватает, чтобы почувствовать разницу.
— Ты о чем?
— Почему я такая, какая есть. Или, скорее, почему я сама не своя. Почему душа моя может разрываться на части, а внешне все будет, как было. Да ладно, тебе не надо этого понимать. Но тебе всего лишь надо любить немного сильнее, чтобы начать это понимать. Я тебя совсем, наверное, запутала?
— Нет.
— Я испортила тебе настроение?
— У меня его и не было.
— Я была ужасно противной. Извини, потому что ты мне нравишься.
— И ты мне нравишься, Исабель. Ты просто удивительная.
— Жаль… — Голос Исабель осекся.
— Чего?
— Ты была бы замечательной кузиной.
— А где Фелипе? — вдруг все вспомнив, воскликнула Анита. — Почему он с нами не поехал? Почему он сейчас не с нами?
Исабель посмотрела на нее с упреком:
— Не будь дурочкой. Как бы это ему удалось?
— Ты хочешь сказать, что ему… надо было остаться… там?
— Конечно. Люди заплатили за зрелище большие деньги. А потом, он должен посчитаться за брата. За то, что случилось с Пепе, он потребует два уха.
Ужасно… ужасно! Это все просто ужасно!
Будто и не было этих лет, они улетели прочь, и она снова была той маленькой девочкой в гостях. Другие были больше, сильнее и храбрее, а игры, в которые они играли, оказались слишком грубыми для нее. Анита по-своему пыталась подладиться, но ей, слабенькой, это не удалось. И ничего не оставалось, как убежать. Тогда она бежала домой. Но где сейчас ее дом, когда мамы уже нет на свете?
Надо где-то найти новый дом, обрести свое завтра. Но только не здесь. Здесь для нее не будет этого завтра. Но, пожалуйста, Господи, пусть для Пепе это завтра наступит.
Ее молитва была услышана. Назавтра Пепе открыл глаза. Ему многое пришлось вынести. Его левой руке досталось от рогов злобного зверя, и некоторое время даже думали, что он потеряет руку. Но благодаря мастерству медиков руку удалось сохранить, хотя она уже никогда не будет такой сильной, как раньше, и, конечно, в будущем, когда Пепе придет на корриду, он ограничится всего лишь ролью зрителя. Его это не очень беспокоило. У него была сильная правая рука, любящая жена и двое, нет, скоро уже трое детей. Пожалуй, ему все же повезло. И, конечно, это случилось оттого, что Исабель любит его чуть больше, чем он ее.
Анита вернулась домой и решила начать совершенно новую жизнь. Она не надеялась, что это будет легко; так вышло само собой. По меньшей мере, ей удалось найти вполне приличную работу — она стала учить музыке детей в средней школе Абби-Лейн.
Анита только начала второй урок, когда Флер Фрезер, которая была в это время свободна, просунула голову в дверь, чтобы сказать, что ее просят к телефону в кабинете директора.
Анита недовольно вздохнула: она работала всего месяц, и к ней еще только приглядываются. Ей нравилось тут, и она хотела бы здесь остаться. Директриса, мисс Стэндиш, — пятьдесят лет с хвостиком, тусклые седые волосы, никогда не знавшие краски, — считает болтовню учительниц по телефону во время уроков неподобающим времяпрепровождением.
— Мужчина или женщина? — спросила Анита у Флер.
Восемнадцатилетняя Флер, недавняя выпускница, все еще была похожа на школьницу. Уж она-то не окончит свои дни школьной училкой, старой девой.
— Мужчина, — сказала Флер с благоговением. — Бегите. А я присмотрю за вашими крошками. Конечно, мое общество не разовьет у них большую любовь к музыке. Фортепиано в моих руках — инструмент пытки, но если молотить погромче, то не будет слышно их кошачьего мяуканья.
Мисс Стэндиш ерзала за своим столом, озадаченная.