Выбрать главу

Перед его глазами, раздвигая заросли, вырастала усадьба с прохладными комнатами. Он пересекал прихожую, толкал дверь и слышал, как приветливый голос предлагает французское шампанское.

Утром его пробудили от кошмаров ругательства, которые изрыгал Билл.

— Если бы речь шла о картах, я сказал бы, их составили невежды и горе-моряки, но я знаю Карпентри как свои пять пальцев…

Толстяку не хватало слов объяснить, что слева по борту возник остров.

— Здесь нет острова… И никогда не было. Конечно, Флиндерс не впервой откалывает шуточки, но ни разу не сотворял островов… тем более такого, каким он мне кажется! Даже грот Эйланда выглядит банановой шкуркой по сравнению с этим.

Фитцгиббонс увидел высокие кокосовые пальмы, которые синеватыми тенями вырисовывались в молочном утреннем небе.

В бинокль разглядел заросли и кусочек тропинки, блестевшей так, словно ее присыпали слюдой.

— К тому же атолл, — плакался Билл Тагби, — хотя в округе не наберется коралла даже на сережки для негритянки! Поверьте, мистер Фитцгиббонс, здесь пахнет нечистой силой.

Затянулся трубкой, помолчал и немного успокоился.

— В который раз Флиндерс огревает бамбуковой дубинкой того, кто подходит к его устью, — наконец философски изрек моряк. — Песок на дне и атолл перед носом!.. Так можно попасть и в Бедлам! Всё мы видели в Карпентри, но сегодня он превзошел самого себя. Зайдем в бухту?

— Подождем немного, — решил Фитцгиббонс.

Он целый день не отнимал бинокль от глаз, ожидая, что остров растает, как мираж.

Ничего не происходило, все так же синело безоблачное небо, сливаясь вдали с сапфирово-синим морем.

Вечером вспыхнули огоньки от китайских ламп, а ночь порадовала феерией серебра и черного бархата.

— Как быть? — спросил Билл Тагби, когда заря окрасила нежным цветом ватные полоски тумана.

Фитцгиббонс вздрогнул, словно его внезапно разбудили.

— Уходим, — тихо сказал он. — Включайте двигатель, Тагби, а когда поймаем ветер, не жалейте парусов.

— Будет исполнено. — Толстяк Билл даже не глянул на остров.

Кокосовые пальмы утонули в море, полоска прибоя вспыхнула на горизонте белым пламенем — остров исчез.

Кладбище Марливек

Длинная трубка из гудской глины, набитая добрым голландским табаком, тихо попыхивает и без устали пускает кольца в теплом воздухе комнаты.

Комната наполнена чудесными ароматами печенья с маслом, крутых яиц, сала, чая и земляничного варенья.

Улица сера и безмолвна, муслиновые шторы пропускают сквозь свое сито подвижные и неподвижные тени, но меня это не волнует; улице я предпочитаю свой садик, который вызовет зависть у любого геометра — четкий прямоугольник, заключенный в строгие стены и прорезанный ровными тропинками, проложенными по шпагату.

Последние дни осени лишили его последних тайн, но три ели и одна лиственница хранят зеленое богатство, ведь эти упрямые деревья заключили пакт с зимой.

Мой сосед, преподобный отец Хигби, говорит, что я счастливый человек, поскольку живу в одиночестве.

Я согласен с Хигби, когда сижу перед аппетитно накрытым столом, ощущаю спиной метание саламандры в очаге и тону в ватных клубах трубочного дыма.

На улице царит ночь, тротуары обледенели; мимо шествует церковный староста мистер Бислоп. Он поскальзывается и падает.

Я смеюсь, отпиваю глоток чая и чувствую себя на верху блаженства — я не люблю мистера Бислопа.

Честно сказать, я никого не люблю. Я — старый холостяк-эгоист, и мои желания закон. Если я делаю исключение из правила полного равнодушия к роду человеческому, то оно касается только Пиффи. Рост у Пиффи равен шести футам, но он худ, как нитка; головка у него крохотная и словно продырявлена заплывшими свиными глазками и смешным круглым ротиком. Не буду говорить о носе, ибо у меня не хватает слов, чтобы описать пуговку розовой плоти, криво торчащую между глазками и ротиком.

На Пиффи всегда надет редингот немыслимой длины и невероятный жилет, на котором я однажды пересчитал пуговицы — их было ровно пятнадцать, и походили они на присоски осьминога.

Когда идет дождь или стоит холод, он накрывается желтым плащом, становясь похожим на бродячую будку.

У Пиффи длинные конические пальцы, которыми он извлекает из всех предметов противные протяжные звуки. Мне кажется, эти предметы должны испытывать боль от его постукиваний, хотя люди отказывают предметам в способности ощущать.

Мой единственный друг — о! какое смелое слово — довольно часто занимает у меня деньги, не очень большие, но никогда их не возвращает. Я не требую их обратно, поскольку обязан ему странными и весьма яркими переживаниями. Пиффи — истинный охотник за тайнами и делится со мною своими потрясающими открытиями. Благодаря ему я познакомился с Человеком Дождя, а вернее, с бродячим зонтиком, огромным зонтом из зеленой хлопковой ткани, который самостоятельно прогуливается по пустырям Патни Коммонс, и никто его не держит в руке.