Вернувшись домой, Бакстер-Браун на три четверти опустошил бутылку виски и извлек зеркало из футляра.
Со вздохом сожаления положил Полли на стол, поскольку в кисете не осталось табака. И углубился в изучение странного магического предмета.
Тонкий темный овал сиял, как клочок ночного безлунного и беззвездного неба, блестя и не отражая света. Однако доктор не увидел ничего необычного в сумрачных глубинах зеркала.
Собрав остатки воли, он мысленно обратился к таинственному создателю зеркала, иногда называя имя Эдварда Келли.
После часа тщетных усилий у него по спине текли струи пота, а руки, горевшие от внезапной лихорадки, мелко дрожали.
Под утро газовый язычок съежился, поскольку Бакстер-Браун забыл сунуть монетку в счетчик.
Свет погас, и врач увидел в глубине зеркала чудесное голубое сияние.
Вначале он испугался и убежал в соседнюю комнату.
Однако взял себя в руки и, хотя дрожал от противного страха, вернулся к столу.
Сияние немного ослабело.
— Надо… понаблюдать за этим явлением… в научных целях, — пробормотал врач. — Этот голубой свет как бы поляризуется… И, сдвинувшись влево от зеркала, я вижу…
Он увидел, но предпочел бы, чтобы странная черная поверхность осталась пустой и гладкой, хотя горел желанием воспользоваться оккультным могуществом предмета.
Видение оставалось размытым, и Бакстер-Брауну пришлось напрячь зрение, чтобы различить более или менее четкую фигуру.
— Похоже… хм, немного неясно… видно нечто вроде одежды… какой-то домашний халат. Хм… есть голова и… и ноги.
Видение обрело четкость.
Лицо, обрамленное окладистой бородой. Невероятно огромные, длинные и тонкие ноги, прикрытые отвратительными стальными поножами, какие можно увидеть на старинных гравюрах, изображающих последних рыцарей, участвовавших в войне Белой и Алой Розы.
— Не очень красиво и ничего не значит, — решил он, отчаянно храбрясь.
Но последняя попытка бросить вызов неведомому не удалась. Непонятный и гротескный персонаж насыщал атмосферу невыносимым ужасом. Призрачный свет заливал зловещими фосфорно-опаловыми лучами бутылку виски и Полли.
Врач смотрел на привычные вещи с непередаваемым страхом, словно те впитали часть угрожающей тайны зеркала.
Странный мираж, бывший четким буквально несколько секунд, быстро терял резкость: первой исчезла борода, потом расплылся халат, а змеящиеся конечности растаяли в завихрениях тумана. Видение исчезло как по мановению руки, и в комнате воцарился мрак.
— Черт возьми! — выругался Бакстер-Браун, яростно роясь в карманах в поисках монеты для счетчика.
Он сунул ее в щель, и тут же за спиной послышался звон разбитого стекла и бульканье.
Когда свет разгорелся, он увидел, как виски из разбитой бутылки двумя ручейками текло по столу. Черное зеркало вновь стало простой каменной пластиной.
— Интересно, — простонал врач, — может, это лишь дурацкая игра воображения?
Потом тряхнул головой:
— Но как могла разбиться бутылка и…
Его глаза округлились от ужаса и непонимания — исчезла Полли.
Прошла неделя, пока Бакстер-Браун набрался храбрости в тишине и мраке ночи повторить попытку разгадать тайну магического зеркала.
Чуда не произошло.
Он осмелел и проводил опыты каждую ночь, вызывая дух Ди и Келли и обращаясь к властителям ада, чьи имена отыскал в древнем колдовском трактате Поджерса.
Его ждало разочарование; мечты о сокрытых сокровищах таяли, и он даже признался себе, что не очень в них верил.
— Стоило трудиться… стоило ли… — то и дело бормотал он. Но никогда не заканчивал мысли и не мог утверждать, корит себя за убийство на Эстейс-роу или нет.
Преступление принесло двенадцать фунтов и несколько шиллингов, но деньги растаяли как снег под солнцем.
В день, когда последние новенькие шиллинги ушли на покупку сахара и чая, объявилась миссис Скиннер. Даже не объявилась, а прислала Дину Пабси, грязнулю, занимающуюся тяжелой работой по дому, с приказом доктору «не уходить из дома до беседы с миссис Скиннер, если он не хочет обнаружить по возвращении красные печати на своей двери».
Миссис Скиннер, довольно терпеливый кредитор, никогда не объявляла беспощадной войны жильцам, задержавшимся с оплатой жилья; но Бакстер-Браун задолжал за восемь месяцев, кроме того, он перехватывал у нее мелкие суммы, когда она бывала в хорошем настроении.
Хозяйка явилась в одиннадцать часов, иными словами, через два часа после сообщения Дины Пабси. На ее носу сидели очки в черепаховой оправе, а рука сжимала толстую пачку счетов.
— Доктор Браун, — начала она, — так продолжаться не может. Терпение мое велико и еще не совсем истощилось, но я сама нуждаюсь в деньгах. Если загляните в эти записи, то увидите, сколько должны…
Вдруг она замолчала, с отвращением принюхалась и воскликнула:
— Боже, какая мерзость!.. Что за отраву вы курите, доктор! Я не могу здесь оставаться. Какая вонь… Уходите, покиньте мой дом… Боже, как дурно пахнет!
И убежала, оставив, беспрецедентная забывчивость, счета, которые медленно спланировали на пол.
Бакстер-Браун с облегчением вздохнул, когда крикливая хозяйка покинула комнату, и в задумчивости застыл у стола. Он нахмурился, ничего не понимая — из соображений экономии он отказался от покупки новой трубки и не курил с момента исчезновения Полли!
И как ни принюхивался, не чувствовал запаха табака — ноздри щекотал лишь затхлый запах от раковины и ароматы от нескольких аптекарских склянок.
Пожав плечами, он полез в потайное отделение секретера.
Черное зеркало лежало на месте, темное и блестящее, лишенное тайны и призрака; рядом с ним в кожаном футляре спали стальные инструменты.
Бакстер-Браун с вздохом взял его.
В этот миг с нижнего этажа донесся вой.
— Доктор! Доктор!.. Она умирает!
Врач узнал пронзительный голос Дины Пабси.
Вопящая и обливающаяся слезами грязнуля стояла у открытой двери кухни.
— Она вошла и сказала: «Табак… Как им несет!..» Потом упала. И больше не двигается! Ой-ой-ой!
Бакстер-Браун увидел миссис Скиннер — та лежала на бело-красной плитке пола; очки ее отлетели в сторону и разбились.
Лицо владелицы дома искажала ужасная гримаса.
— Она больше не двигается! Видите! — рыдала служанка.
«И больше никогда не будет двигаться», — промолвил про себя врач, поскольку уже констатировал смерть несчастной.
Написав коротенькую справку для медицинской службы городской полиции, он поднялся к себе и положил на место кожаный футляр. Поскольку он первым констатировал смерть миссис Скиннер, то по закону примет участие в предварительном дознании и получит за труды три фунта и шесть шиллингов в качестве гонорара.
А значит, несколько дней передышки.
Почему с некоторых пор его печалила потеря Полли?
Трубка, издавна ставшая верным другом, помогавшим справиться с одиночеством и невзгодами, была ему так нужна, что он не хотел ей замены и даже потерял вкус к курению.
Вскоре серьезные заботы оттеснили бессмысленные сожаления. Кончились деньги, его отягощали долги — под угрозой оказались его свобода и жизнь.
Редкая клиентура вовсе исчезла. Ночные бродяги сорвали с парадной двери цинковую табличку с его именем и часами приема.
Он решил не вешать новую, уверенный в ее бесполезности.
— Сентон Миллер, — вздыхал он. — Пора вспомнить о тебе, бедный собрат по преступлению.
Он извлек из ящика стальные порыжевшие инструменты, отодвинув в сторону красный шелковый футляр с бесполезным зеркалом доктора Джона Ди и бросив на него взгляд, исполненный гневного презрения.
— Тебе, — проворчал он, — придется как-то утром отправиться на дно реки и строить козни там!
До этого дня он верил в свою темную звезду удачи, когда совершал малодоходные ночные набеги. Он уже забыл, что ограбление на Эстейс-роу принесло ему черное зеркало.