Герр доктор Граупилц двадцать лет работал в обсерватории Трептов, а после выхода на пенсию стал делиться знаниями со скромными гражданами родной Алтоны, уроженцем которой был.
Как-то за выпивкой я рассказал ему о своем приключении, и, к моему удивлению, он воспринял его серьезно.
— Припоминаю, — сказал он изменившимся голосом, — два года назад во время великого катаклизма, о котором вы рассказали, в районе созвездия Козерога появилось громадное космическое облако. Мы сфотографировали его и с удивлением обратили внимание, что оно напоминает человеческую фигуру. В то же время Хоппе из Маунт-Уилсон наблюдал в этом же созвездии сверхновую и отметил, что облако с невероятной скоростью направлялось к ней. Аппаратура не позволила проследить за дальнейшими событиями, но Хоппе пришел к выводу, что в этой пустынной области космоса родилась новая галактика.
Доктор Граупилц говорил больше для себя, и я почти не понимал его ученых речей.
Однако он снизошел до моего уровня знаний и разъяснил:
— Предположив, что человек был разложен не на атомы и не на электроны, а превратился в чистую энергию, из которой, быть может, состоят некоторые космические объекты, он в пространстве принял форму галактики. Быть может, Высший Разум так поступил с мятежниками во время первого Творения… Но дух — если хотите, душа — вряд ли участвовал в этом чудовищном преображении. Я в это не верю.
— Значит, — пробормотал я, — Тартлет?..
— Быть может, способствовал рождению нового мира. Через миллиард или десяток миллиардов лет — время едва заметный фактор в жизни Небес — Тартлет-галактика обзаведется обитаемыми мирами, множеством солнц, спутниками, планетными системами, а дух его задаст свои законы, добрые или дурные, в зависимости от его ума.
— Бог! — вскричал я.
— Тартлет-Бог, — с улыбкой подхватил ученый. — Почему бы и нет?..
— А розовый конус? — пробормотал я.
Он пожал плечами.
— Не задавайте лишних вопросов, дорогой мой. Назовите это, если хотите, розовым катализом. Я всегда распознавал в том, что некоторые ученые называют тайной, некий холодный и упорядоченный разум.
— Мерзкий розовый цвет!
— Кстати, — сказал профессор Граупилц, — помню, что в спектральном анализе облака присутствовал в основном именно этот цвет, но разве это доказательство? Закончим дискуссию, ибо развитие знания проходит через множество ошибок и неверных гипотез…
История безумца
В дрожащем пламени свечей появился человек, в котором с первого взгляда угадывался безумец…
Уху
Компаньоны мои были пьяны.
— Хотелось бы знать, — начал я.
Вскинулось шесть подозрительных голов.
Ни моряки, ни люди побережья не любят, когда им задают вопросы, даже если их внутренности омыты виски, бесплатным, как святая водица.
Особенно если в прибрежных водах рыскают подозрительные шхуны, а из тумана доносятся таинственные призывы. В такое время никто никому не доверяет.
— Может, расскажете…
Из шести глоток вырвался звериный рык — меня обожгли двенадцать ненавидящих и испуганных глаз.
Мы сидели на пыльных скамейках в нищенской припортовой таверне-развалюхе, где виски наливали в оловянные стаканчики из пропитанной мазутом бочки, стойкой служило нагромождение красноватых деревянных ящиков, а хозяин с безумным взглядом — горбатый карлик, приземистый и черный, как локомотив — был уродливее экспоната кунсткамеры. Убогая обстановка была залита кроваво-красным светом гигантской медной лампы, в которой сиял адский шар пламени размером с яблоко.
— Хотелось бы знать…
Разъяренные тем, что, согласившись на угощение, попали в ловушку, пьянчуги отодвинули в сторону виски, черное, как плохой рассол.
Жалкая таверна торчала на обширном пустыре с жадными вонючими болотами, которые еще ни разу не выпустили из цепких объятий свою добычу. Серые камышовые заросли кишели прожорливыми птицами — стоячие воды были пристанищем для вестников смерти кроншнепов с их кошмарными клювами, лысух, крикливых бекасов, бесстрашных гаршнепов, суетливых чирков, пьяных от гнили свиязей, бдительных и таинственных пеганок, воинственных турпанов, меланхоличных улит, жалких выпей, плаксивых ржанок, вонючих и когтистых камышниц, ловких чибисов и грязных пастушков.
На севере тянулась бледно-чернильная полоса моря; на западе торчали крыши трех или четырех домов, где жили рабочие с торфяников. Над пустошью висело пустое небо, хотя на горизонте изредка возникали величественные косяки перелетных птиц.
— Послушайте! — начал я. — Хотелось бы знать… Прошу вас, расскажите об Уху.
— Проклятье!
Ругательство вырвалось из всех шести глоток; крохотные оконца, в которые заглядывала ночь, зазвенели. Я опустил голову и прошептал:
— Я не знал…
— Надо знать — сказал один.
— Вы осмелились, — добавил другой.
— Вы — дрянь и безумец.
— Если что-нибудь случится, мы вас прикончим.
— Как пить дать, прикончим.
— Но… — едва слышно возразил я. Сердце тоскливо защемило.
— Говорить о нем этой ночью!
— Именно этой ночью!
Под порывами ветра гремели ставни, снаружи доносились голоса, издевающиеся над нашими страхами.
— Пеганки, — сказал один.
— Нет, начинающаяся буря, — возразил второй.
— Пеганки!
Все вдруг успокоились.
— Налейте еще виски, — велел я хозяину.
— Лучше помолиться, — предложил один из присутствующих.
Комнату наполнило пчелиное гуденье: оно взвилось к потолку и закончилось сухим «амен», словно лязгнула челюсть.
Воцарилось гнетущее молчание, более ужасное, чем ураган гневных восклицаний, — все лица повернулись к черному окну.
Окно, глядящее в беспросветную ночь, всегда вызывает страх. Я знал людей, которые сошли с ума, опасаясь, что возникшее из мрака кошмарное чудище прижмет уродливое лицо к стеклу. Безлунная ночь за окном тянула в комнату черные щупальца, словно пытаясь украсть у нас свет и тепло.
Вдруг с наших уст сорвался вопль ужаса.
По пустырю кто-то бежал.
— Боже!.. Шаги снаружи, — выдохнул кто-то.
— Они не похоже на шаги человека! — простонал второй голос.
— В эту ночь, Господи!
— Именно в эту ночь!
В дверь забарабанили, послышались крики, рыдания, мольба.
— Не открывайте, — потребовали пьянчуги.
— Помогите, ради Бога! — взвыл за дверью женский голос.
— Женщина! — воскликнул я. — Откройте…
— Нет, — в один голос взревели собутыльники. Глаза их стали жестокими и злыми. — Это ваша вина! Говорить этой ночью о…
Но я уже откинул тяжелую задвижку и под испуганную брань собутыльников распахнул дверь — в комнату вкатилась, словно ей дали пинка под зад, женщина.
— Боже, — воскликнул один из присутствующих. — Маргарет!
— Что ты делала?..
Все внезапно замолчали. Глаза испуганной женщины — невероятные глаза, которые видели воплощение Ужаса — широко открылись. Маргарет вздрогнула, ее зубы застучали, и она прошептала:
— Уху…
— Проклятье!
Маргарет рухнула на пол и осталась лежать, как груда старых тряпок. Пустырь наполнился невероятным ревом.
— Господи, спаси нас! — взмолились мужчины.
— Боже, мы пропали, — прошипел владелец таверны.
— Уху, — взвыла Маргарет.
— Заткнись, потаскуха, рвань, сука! — завопили все шестеро.
— Поминать его имя в такую ночь, — жалобно пробормотал кто-то.
Рев нарастал и внушал ужас — разум отказывался воспринимать поступь неведомого чудовища, великана, которое головой доставало до туч.
— Мираж, — заявил я.
От страха взвыл весь пустырь.
Адская какофония криков, свиста, жалоб, биения крыл — хижину накрыла ревущая буря.
Одно стекло лопнуло с барабанным грохотом, затем другое — на полу в крови билась чайка.
— Погасите свет! — крикнула женщина. — Он манит их! Они летят…