«Водяная обезьяна» так и не появилась.
— Пора вспомнить о путешествии, — сказал на восьмой день Питер Хольц, переварив тридцатую или сороковую порцию волшебной пищи. — Которую ночь я сплю урывками, чтобы увидеть, как накрывают стол, но ничего не узнал. Мне кажется, эта страна молочных рек и кисельных берегов может открыть нам и другие чудеса.
Они решили продолжить странное путешествие.
На границе лужайки Берри обернулся: таинственный и гостеприимный дом исчез.
— Случается, — заявил доктор Иземгрим, — что моряки и путешественники подхватывают под чужими небесами ужасные болезни, но еще никогда лихорадка Козерога не потчевала свои жертвы горячими сосисками, кроликом и копченым гусем и не поила лучшими винами.
— Гура! — послышался нежный голосок.
Над водой взлетели две перламутрово-белых руки, и редкой красоты женщина в мокрой короткой шелковистой тунике, облегавшей тело с пропорциями греческой статуи, ловко взобралась на суденышко и заняла место на передней скамье.
— Вы у меня в гостях, — сказала красавица на немецком языке и заливисто рассмеялась.
Позже Берри утверждал, что описать ее было под силу только поэту.
— Глядите! — воскликнула она, подняв руку.
— Мираж! — удивился Питер Хольц.
Облака, застилавшие небо, внезапно расступились, и путешественники увидели в просвете улицы и дома, а поскольку видение приближалось, и людей, занятых повседневными делами.
— Нойе-Штрелиц! — снова воскликнул Хольц, и по его щекам потекли слезы.
Фея — а как назвать ее иначе? — быстро взмахнула руками, и троица ощутила толчок и внезапное головокружение.
Они очнулись в сумрачной таверне с низким потолком. Высокий улыбающийся человек ставил на их стол кружки с пенистым пивом.
— Кунц! — вскрикнул Питер Хольц.
— Герр Хольц, — произнес владелец таверны, — рад новой встрече с вами и вашими почтенными друзьями. Надеюсь, вы останетесь до вечера. Сегодня угощаю пуншем. Соберутся корректор Апинус, советник Альтманн, доктор-весельчак Хемпель, Ранд и булочник Шульц. Придет и адвокат Кагебейн, обещавший прочесть свои последние стихи.
— Герои книг… Фрица Ройтера! — пробормотал Хольц.
Они засиделись до зари — Нойе-Штрелиц не помнил более веселого празднества.
— Друзья мои, — сообщил Питер Хольц, когда трое путешественников направлялись на рассвете в «Красную гостиницу», где их ждали мягкие постели, — друзья мои, думаю, мне будет тяжело вновь покидать Нойе-Штрелиц. Только подумайте, сам советник Альтманн обещал представить меня Его Величеству Адольфу-Фредерику, четвертому в династии с таким именем, и его очаровательной сестре, принцессе Христине. Признаюсь, я всегда был в нее влюблен, а если Его Величество возведет меня в дворянское достоинство, как намекнул Альтманн, то передо мной открываются невероятные возможности…
В воздухе что-то просвистело, словно из пращи выпустили камень.
Иземгрим и Берри сидели в лодке. Хохочущая фея брызгала в них водой.
Питер Хольц исчез.
Весь следующий день до заката ундина провела в лодке.
Потом вдруг вскочила, ее очаровательное лицо посуровело. Женщина испуганно всплеснула руками и прыгнула в реку.
Раздался хриплый клич: «Гуру! Гуру!», и на берег выползло волосатое чудовище. И вновь пригласило выбраться на сушу.
Но Берри Клаппершторх словно ослеп от странного волнения. Его сердце щемило от внезапной любви. Он не отрывал взгляда от воды, проглотившей фею, даже не заметив, что Иземгрим в одиночку последовал за «водяной обезьяной».
Действия доктора Иземгрима привели к короткой и странной развязке.
Он вернулся с тяжелым предметом и бросил его на дно лодки.
— Быстрее, — крикнул он, — дайте ружье!
С берега доносились яростные вопли.
Иземгрим стрелою бросился в кусты.
Через мгновение раздался выстрел — хрип агонии и невероятно тоскливая тишина, словно саваном накрывшая тайну смерти.
Берри хотел выскочить на берег, но из реки вдруг вынырнула фея и вскочила в лодку.
— Гляди, — сказала она, показывая на потемневшее небо.
На небосводе вновь возник чудесный мираж.
— Мангейм! — воскликнул Берри Клаппершторх.
Почувствовал уже знакомое головокружение, словно куда-то падал, и оказался на Везерштрассе с тяжеленным пакетом в руках.
А когда окончательно пришел в себя, понял, что сидит в укромном уголке пивной «Хофбрау» за пальмовой перегородкой. Рядом на бархатной скамье сидела молодая дама, одетая просто, но элегантно, и улыбалась ему.
— Не забудьте пакет, — сказала она.
В пакете лежал отвратительный предмет: огромная и невероятно уродливая золотая человеческая голова с пустыми глазницами.
Продав ее ювелирам-евреям, Берри стал владельцем громадного состояния.
Герр Кюпфергрюн надолго замолчал.
— Мой дед стал одним из богатейших граждан Мангейма и, быть может, самым счастливым.
Бабка, женщина редчайшей красоты, родила ему чудесных детей.
Но однажды во время прогулки на судне по Везеру она упала за борт и утонула.
Дед обещал огромные деньги тому, кто отыщет ее тело, но его так и не нашли.
Рассказывает толстяк
Свечи догорали, их дрожащее пламя потускнело, и толстяк, который, казалось, следил залоговом теней, поднял вверх пузатую лампу, залившую зал спокойным желтым светом.
— Это ты, Фальстаф! — послышался злобный голос.
Толстяк недовольно кивнул.
— Я надеялся остаться незамеченным, — пробормотал он. — Уже несколько веков меня унижают, словно забыв о моей военной славе. Хотя я вправе рассчитывать на справедливость.
Вы назвали меня Фальстафом? Еще одно заблуждение. А вина лежит на великом Вилли, беспутном писаке и скоморохе, который безнаказанно глумился над репутацией покойников. Мое настоящее имя Фастольф, ибо так было записано в церковных книгах Вейстер-Кастл в тот счастливый 1378 год, год моего августейшего рождения.
— Лучше расскажите о Дне Селедок, сир-толстяк, — перебил его издевательский голос, словно не слыша доводов говорившего.
— Лучше промолчу, хотя то был славный день, как для меня, так и для нашего оружия во время осады Орлеана. Почему меня продолжают преследовать, хотя все забыли, где находится моя могила? Я надеялся на заслуженную память после смерти, ибо ничье другое имя не чернили столь бессовестно оскорблениями и издевательствами… Почему моя нежная современница, знатная Кристина Пизанская, которая написала «Книгу дел и хороших манер короля Карла V», не оставила никаких записей, чтобы сохранить добрые воспоминания обо мне? По слухам, она питала ко мне нежные чувства… Негодяй Вилли и презренный актеришка Гаррик долгие годы со сцены обвиняли меня в неодолимом обжорстве и дурных повадках… Хотя мне не раз приходилось довольствоваться ужином из отвратительного мяса крохаля и вонючей поджарки из пищухи!
Я мог питаться непропеченным хлебом и без ропота соглашался есть жаркое с жухлой зеленью! Я, потомок королевской династии, имел право на ковер из лучшей шерсти для украшения своего шатра, а пользовался жалкой истертой подстилкой! Господа, пожалейте меня и наградите покоем мою довольно внушительную персону, несмотря на ее тончайшую потустороннюю суть.
— Что не мешает тебе, жирняга, дуть в темном уголке далеко не призрачное пиво и обжираться доброй закуской!
— Ваша правда, — согласился Фальстаф, — сегодня ночью призраки пользуются несколькими весьма приятными привилегиями.
— Некогда, Ваше Толстячество, вы славились тем, что были любителем и рассказчиком занимательных, пикантных историй, полных прекрасных шуток и двусмысленностей.