— А что же тут дурного?… — задумчиво и как-то особенно тепло сказал отец. — Россия это дом отцов наших и, если Господь увенчает его усилия успехом, я первый порадуюсь этому…
— И пусть… Это его дело… — сказал сын. — Но меня пусть он оставит моим книгам и моему одиночеству… Я ничего не ищу, кроме истины…
— Искать истину ничего… — прошамкал Лейзер, ласково усмехаясь. — Только — находить ее не надо… Опасная, опасная это вещь!.. О-хо-хо…
— Ну, мы успеем еще переговорить обо всем этом, — сказал Глеб. — А теперь пойдемте смотреть книги… Истинное чудо, что они уцелели там… Идем, Ирмгард, и тебе там есть подарок: весь Гёте на твоем родном языке…
— А кто это Гёте? — спросил Лев.
— Это был великий германский поэт, — сказала мать.
— Но я боюсь, что стара уж я для него стала, — теперь мне и молитвенника моего довольно.
— Идемте, идемте… — торопил Глеб.
— Идите, а я твоего старого друга приберу, как следует… — сказала Маруся.
— Прекрасно, спасибо… — отозвался отец, уходя. — Я очень, очень доволен. Если бы не ревматизмы, не поясница…
Они все скрылись за углом дома. Маруся разравнивает землю на клумбе, подвязывает цветы, сажает веточку плюща и обвивает ею пьедестал. Из-за дома выходит в блестящих доспехах военачальника Андрей, останавливается и любуется девушкой.
— Маруся!.. — тихо позвал он, наконец.
— Ай!.. Андрей!.. Милый!.. — взвизгнула она и бросилась к нему на шею. — Как же ты долго!.. Еще немного и я не знаю, что бы я с тобой сделала…
— А что, например? — целуя ее, смеялся Андрей. — Милая, да разве ты не знаешь, как я всегда тоскую вдали от тебя? Ведь, только около тебя, я и живу, радость моя… А эта разлука была особенно длинна. Как это было там, в твоей старой книге? «Уже покрылись горы цветами, и заворковали горлинки по лесам, — что же не идет возлюбленная моя?» Вот так и я там, на севере: уже пронеслись стаи журавлиные, уже покрылись цветами степи — что же нет со мной возлюбленной моей?
— Милый, милый… — лепетала Маруся, вся сияя.
А над счастливой парочкой — улыбающееся лицо старого сатира.
— Но теперь уже недолго и ты будешь моей… — продолжал Андрей. — Я хорошо потрудился для Родины. Авангарды наши подошли уже к лесам и, может быть, за лето мы продвинемся и до старой Москвы. Царь Волжский прекрасно понимает, что ему с его слабыми силами теперь с нами не бороться и идет на все уступки. Дела идут превосходно и, уезжая, я отдал приказ по сторожевой линии: пропуск — Россия!
— О, мой герой!.. — шептала восторженно Маруся. — Какое это счастье, какое счастье чувствовать себя твоей!…
— Я заслужил хорошей награды и государь даст мне ее… — продолжал Андрей. — Но я возвращу ему ее и скажу: мне ничего не надо, — отдай мне только сестру твою… А если он разгневается?.. Ведь тебя, говорят, просит уже за своего сына царь Волжский…
— Очень мне нужен твой царь Волжский!.. — воскликнула девушка. — Пусть только брат попробует… Возьмем и убежим — разве мало места на земле? И царь, и Россия, все это хорошо, ну, а только сперва ты, а потом уже и это все…
— Ш-ш-ш-ш… — засмеялся Андрей. — Что ты болтаешь, дерзкая?.. Но Боже, Боже, как безмерно я счастлив!..
Глеб вышел из-за дома и остановился, умиленно любуясь молодой счастливой парочкой, но Андрей с Марусей, не замечая отца, обнявшись, пошли в глубину сада и Глеб подошел к своему столу.
— Вот: одни упиваются словами любви, а другие старыми книгами… — подумал он и, почему-то вздохнув, крикнул к дому: — Лева, что же ты?
— Иду, иду… — отозвался сын, выходя на террасу.
— Давай, брат, часок попишем… — сказал отец. — Садись, милый… Давно не держал я в руках моей летописи, даже соскучился… — продолжал он, садясь вместе с сыном к столу. — Ну-с, это что? — говорил он, перебирая рукописи. — «Я, князь Глеб Суздальский, родился в 1918 г. среди бурь войн и революций.» — ага, это начало… А это? «Собрание старейшин Тавриды впервые было созвано мною в 1967 г…» Так, дальше… «Появление таинственных конных отрядов в степях взбудоражило все наше еще очень редкое население Тавриды.» Так. Это глава о прибытии первых судов и колонистов из Соединенных Штатов… Так. А теперь будем продолжать — всего лишь одно еще, последнее сказанье и летопись окончена моя… Ну, пиши, милый… «Вскоре после моего возвращения… из поездки в наше родовое гнездо… я узнал, что в голове государя… сына моего… — написал? — уже родилась великая мысль… о… восстановлении… древней… великой. России…»