Налет на штаб грегоров не удался с самого начала.
Когда отряд Полковника преодолевал грегорские заграждения, сработала самодельная сигнализация из пустых консервных банок, и в перестрелку с туанцами вступил вражеский дозор. Правда, с дозором расправились быстро и пошли на штурм, но было поздно, потому что в район боя уже подтягивались основные силы противника…
Все кончилось, когда со старой, полуразрушенной водонапорной башни по туанцам ударили короткие очереди станкового пулемета. Наверное, патронов у пулеметчика было немного, но все-таки достаточно, чтобы перебить людей Полковника, как цыплят…
Потом отряд стали окружать, и тут уж ничего не оставалось делать, кроме как идти на прорыв. Все окончательно смешалось, потому что завязался рукопашный бой. В ход пошли приклады, штыки, кинжалы и всякие подручные средства. И Полковнику сразу стало не до команд, потому что невозможно было перекричать выстрелы в упор, глухое хрясканье ударов, вопли раненых и гортанные крики дерушихся, а надо было увернуться вот от этого штыка и вон от того приклада и, в свою очередь, заколоть подставившего спину, и в то же время – отступать, уходить, вырываться живым из этого пекла…
И они вырвались из окружения, опомнившись только в лесу. Полковник с трудом перевел дух и оглядел себя. Одна штанина была порвана, и по ноге текла красная струйка, но боли он не чувствовал – значит, его царапнуло слегка, а на руках и почему-то даже на губах ощущалась липкая кровь – то ли своя, то ли чужая…
За Полковником брели остатки отряда – их оказалось меньше, чем он думал. Кто-то натужно кашлял, отплевывая кровь из легких, кое-кого тащили под руки. От удара прикладом у Лейтенанта текла кровь из ушей, носа и рта. Глядя себе под ноги с очумелым видом, он что-то непрерывно шептал.
– Ты чего, Лейтенант? – спросил Полковник.
– Убили, – наконец, выговорил Лейтенант. – Их всех убили…
– Кого? – не понял Полковник.
– Коротышку… И Зяблика… Всех этих… новеньких…
Полковнику почему-то захотелось ударить Лейтенанта, но он только сглотнул комок слюны, смешанной с песком, и скомандовал:
– А ну, построились как положено!..
* * *Перед входом в село Полковник назначил дозорных, распорядился доставить по домам раненых и распустил отряд. Все вроде было сделано, но ему почему-то казалось, будто он что-то забыл…
Ночь прошла спокойно, только в развалинах лаяли бродячие псы да где-то в поле пару раз пальнули из самострела: скорее всего, это развлекались дозорные, чтобы не заснуть.
Когда Полковник проснулся, через подслеповатое, заклеенное целлофаном и заколоченное фанерой окно в комнату лился призрачный летний рассвет. За домом – там, где находились могилы родных, – насмешливо каркали вороны, которых еще не успели пустить на суп.
На кухне ожесточенно гремела посуда – Старуха уже была на ногах. Лежа на топчане, Полковник рассматривал два родных до боли лица на пожелтевшей фотографии, висевшей в рамочке на стене. Это у него стало своего рода утренней традицией, только почему-то память предательски подсовывала ему эти лица мертвыми, со страшными резаными и колотыми ранами и ожогами от сигарет… Такими он видел эти лица во время Большой Резни. Всего три года назад – но казалось, будто с той поры прошла целая вечность…
Интересно, подумал вдруг Полковник, а что, если грегоры тоже вот так, как я, глядят на портреты своих родичей?… Ему почему-то стало не по себе от этой мысли и, чтобы прогнать ее, он вскочил и стал заниматься утренней разминкой, хотя все тело после вчерашней кампании ныло, а рана на бедре начинала воспаляться.
Старуха вошла и долго наблюдала, как он рассекает кулаками воздух. Прядь седых волос свисала ей на глаза, но старуха, не поправляя ее, все стояла и молча глядела на Полковника.
– Как успехи? – наконец спросила она. – Сколько?…
Полковник понял, что она имеет в виду.
– Троих, – буркнул он, стараясь не глядеть ей в глаза. -- Двоих – из пистолета, а одного -- ножом…
Старуха прикрыла глаза, подсчитывая мысленно, скольких грегоров он еще должен убить, чтобы отомстить за всю родню. Потом вздохнула и сказала:
– Иди завтракать, внучек, уже все готово.
Полковник так рассердился, что сбился с ритма приседаний:
– Ба, ну сколько раз я просил тебя, чтобы ты называла меня как положено?!..
Старуха свысока поглядела на него.
– Полковником, что ли?- осведомилась она. – Полковником был твой дед, пусть ему будет земля пухом… А ты для меня – еще мальчишка, сопляк!… Вот расквитаешься за всех наших – тогда я буду считать тебя мужчиной… Только… убьют ведь тебя, дурачок!