— Ты чего? Так же теплее.
Лена продолжала упорно отодвигаться куда-то в угол окопа.
— Лека!
Лейтенант придвинулся, в темноте губами нашел ее губы, но она резко мотнула головой, зашептала:
— Я боюсь, Шура. Я еще никогда, никогда… Понимаешь, никогда…
— Глупенькая, ну чего ты боишься? — Шершавой своей ладонью он гладил ее мягкие теплые волосы, утешал как ребенка: — Смотри, ночь какая… Как будто и войны вовсе нет. И луна даже спряталась, чтоб не мешать. Ну, поцелуй меня…
— Нет!
— Но почему, почему? Я ведь давно знаю, хоть ты и молчала… Ты такая ласковая… Почему, почему?..
— Потому… потому что… — Лена никак не могла решиться это сказать, — потому что я уже целовалась с одним парнем!
— Не верю…
— Ага, не веришь, а он знаешь какой сильный! Я мимо гумна шла, а он как выскочит оттуда, схватил меня и давай целовать…
Лейтенант тихонько засмеялся.
— И все? — спросил он.
— А что же тебе еще надо?
— Чудачка ты… Это ж он тебя поцеловал, а не ты его. Ну, поцелуй!
— Боюсь…
— Под пулями не боишься, а тут… Милая ты моя, желанная…
Он целовал ее волосы, глаза, нос, а губы Лена все еще не давала, увертывалась от его губ.
— Не надо, не надо, Шура, я прошу тебя, — шептала она, отодвигаясь и отодвигаясь от него. — Не сейчас, не сегодня…
— А когда, когда? Может, завтра нас уже…
— Нет! — вскрикнула она, не дав ему договорить. — Нет! Слышишь? Я не хочу! Я жить хочу! И мы будем жить! Ты веришь мне? Я сердцем чую: мы будем жить!
— Успокойся, — он взял ее руку, прижал к своим глазам. — И не кричи так. В голове шумит.
— Прости. Но ты же сам сказал: что-нибудь придумаем. Выберемся мы с этого проклятого острова. Мы же здесь как в мышеловке. Неужели ты не понимаешь?
— Понимаю.
— А все я виновата, я, я…
— Не кори себя. Никто не виноват. Приляг, ты вся дрожишь. Ну, слышишь? И не бойся. Я тебя не трону. Спи…
Он прикрыл ее своей шинелью, сам сел у входа в окоп, закурил. Луна уже высоко поднялась над озером, отражаясь в воде огромной рыбой. А еще в воде отражались звезды; они мерцали, шевелились как живые, и оттого казалось, что в воде их гораздо больше, чем на небе.
— Прости меня, — прошептала Лена. — Простишь, Шура?
— Да ладно тебе…
Больше они не сказали друг другу ни слова до самого рассвета, хотя не спали, а на рассвете…
Лена первой уловила в тишине утра какие-то неясные торопливые всплески.
— Слышишь? — насторожилась она.
— Ничего не слышу. Волна бьет в берег.:
— Нет, не волна. Плывет кто-то. Слышишь? Веслами по воде…
— Туман откуда-то взялся. Ничего не видать.
Они стояли на берегу и до боли в глазах вглядывались в утреннюю наволочь тумана. Туман разрывал границу между водой и небом, окутывая озеро в белесый пар. И вдруг в этом зыбком, белесом зачернели темные пятна — лодки. Они шли широко, полукольцом оцепляли остров.
— Может, наши? — с надеждой прошептала Лена, оглядываясь на лейтенанта. Тот, не отвечая, вытащил пистолет, приготовился.
— Подожди, не стреляй, — попросила Лена. — А вдруг наши?
— Сейчас узнаем.
Лодки уже обозначились настолько, что их легко можно было пересчитать.
— Одна, две, три… пять, — принялась считать Лена, возбужденно и радостно глядя на лейтенанта. — Конечно же наши! Слышишь, как плывут осторожно…
— Ложись! — приказал лейтенант.
Они не успели упасть в песок, как из передней, наплывающей из тумана лодки донесся хриплый полусонный голос:
— Русс, сдавайсь!
Лена растерянно оглянулась, словно не понимая, и вдруг закричала тоненько, пронзительно.
— За мной! — приказал лейтенант и, вскочив, побежал к соснам. Они залегли в окопе, не спуская глаз с приближающихся лодок.
— Ну, стреляй, стреляй! — шептала Лена, вцепившись лейтенанту в рукав. — Чего ты ждешь, Шура?!
Немцы тоже не стреляли, зато со всех лодок, будто по чьей команде, донеслись гогот, свист, улюлюканье.
— Ой! — простонала Лена, и глаза ее наполнились ужасом. — Они ведь нас живыми хотят взять. Понимаешь? Живыми… — Она обняла лейтенанта и начала исступленно его целовать. — Шура… Шурочка…
Лейтенант оттолкнул ее — она мешала ему целиться — выстрелил. Передняя лодка слегка качнулась, и что-то большое, грузное, перевалясь через борт, плюхнулось в воду.
— Ага, гад, захлебнулся!
А лодки уже шаркали днищами о песок, и немцы выпрыгивали из них прямо в воду. Лейтенант выстрелил еще раз — один из бегущих упал, но остальные продолжали бежать, не переставая свистеть, кричать и улюлюкать.