В хате было светло-светло, не то что на дне вира, и Леха, вздохнувши, сказал:
— А вот и я.
Началась страда, и, как нарочно, пошли дожди. Виталька работал теперь на жатке, косил за Дымкой рожь. Он часто наведывался в Старики, хоть Галина и не приезжала теперь из города. Виталька будто и не замечал этого и брал с собой Леху. Забавно было ему глядеть, как под ножами жатки ровными рядами ложилась рожь, словно кланялась земле.
Раньше бы Леха пылал весь от счастья, сидя рядом с Виталькой, но нынче ему было не до веселья. Ничто не радовало его, даже дед Егорыч. Зазвал однажды к себе, медком угостил и только потом приступил к расспросам:
— Как думаешь, не убьет меня твой отец?
— За что?
— За то, что на Алисе хочу жениться.
— Не знаю, — сказал Леха и усомнился, — он даже курицу боится зарезать.
— Ну, тогда ладночко. Готовься, дружок, к свадьбе.
Вечером Леха, придя домой, залез на печку и уже оттуда, с печки, объявил:
— У деда Егорыча брага прямо из бочки прет.
Отец промолчал, наверно, не понял, и Леха добавил:
— Вся деревня будет на свадьбе.
— На чьей? — спросил отец.
— А ты разве не знаешь? Дед Егорыч на тете Алисе женится.
Отец даже ногой притопнул.
— Будет врать-то!
— А зачем мне врать? — Леха улегся поудобней на печке. — Что, я дурак, чтоб врать?
Вскорости он заснул, но даже и во сне чувствовал, что отец не спит, а ходит по хате из одного угла в другой — мается.
«А что ему маяться? — думал Леха. — Взял ружьишко да в лес. Сам же говорил: лес для него в любом горе отрада». Так он во сне думал, а проснулся — отца и всамделе нет. Поглядел на стенку — ружьишка тоже. Ну, Леха раздумывать долго не стал, у него и без отца было на сегодня дел много.
Проснулась Галина, — Леха и не слышал, как она ночью приехала.
— Ты куда, лешонок, лыжи навострил? — спросила она.
Леха покрутил пальцем у виска, дескать, какие лыжи, заговариваться, что ль, стала.
— На двор захотел.
— Я тебе покажу на двор! Совсем без матери обнаглел, от рук отбился. С Наткой сегодня будешь сидеть!
— А ты? — спросил Леха.
— Ты мне не тыкай! Я тебя враз подженю! До новых веников не забудешь!
Леха вспомнил мать, как она вот так же ругалась на него, и заплакал.
— Чего ревешь, нюни распустил? Дров принеси!
Он принес дров, сбросил их у припечка.
— На, жри свои дрова! — И добавил: — Это ты потому такая злая, что женихов своих порастеряла. Говорила — у меня их тыща, а где они, покажи хоть одного.
— Не твое дело! Мал про женихов еще рассуждать!
— Ну, покажи, покажи! И Витальку небось прогнала.
— Леха, уймись лучше!
— Не уймусь. А будешь такая злая, никто и замуж тебя не возьмет. В девках останешься.
— Что б ты понимал, дурачок!
Леха не стал больше с ней спорить, что толку в ступе воду толочь, вышел на крыльцо. Утро было синее-синее и чуть-чуть красное — за речкой, откуда всходило солнце. Правда, его еще не было видно, и Леха подождал, стоя на крыльце. Ему захотелось поглядеть, как оно будет выползать — огромное, круглое, шапка набекрень. Выползет и подмигнет Лехе:
«Ну как? Достал синий камень?»
Ничего Леха не достал и даже забыл, когда в последний раз в вир нырял, все, вишь ты, некогда. А может, сегодня попробовать? Эх, была не была!
Он спрыгнул с крыльца и помчался к виру, только пыль из-под ног разлетается, но до вира так и не домчал, потому что встретился с целой процессией. Дед Егорыч, чистый, побритый, подстриженный, в новом синем костюме, по левую руку от него — Саня Маленький, по правую — гармонист Славка важно шли по деревне, будто не шли, а плыли. Поперек груди у Славки и у бригадира висели вышитые полотенца, а дед Егорыч хоть и был без полотенца, зато с белым цветком на кепке и нес перед собой бутыль самогонки, завязанную красной лентой. Они заходили в хаты и всех угощали, приглашая на свадьбу. Только к бабке Аксинье не зашли.
— А ну ее, ведьму старую, — сказал Егорыч, — еще несчастье накаркает.
Гармонист Славка развел мехи:
Ему не терпелось сесть за стол. Обычай требовал, пока всех не обнесут, дружкам и капельки в рот не брать. Потому Славка и тосковал. Обошли всю деревню и вернулись назад — в хате у деда Егорыча было все уже готово. Недаром же тут хозяйничали вдовы: Лида, Ксеня и Аннушка.
— Дед Егорыч, а дед Егорыч, — сказал Леха, — а ты сегодня молодой.