— Цыть ты! Какой я тебе дед? Ишь, вражонок!
— Помолчите вы! — попросил Саня Маленький. — Дайте сосредоточиться.
Он готовил к открытию свадьбы речь. Дед Егорыч попробовал его урезонить.
— Разве на свадьбе речи говорят? На свадьбе пить-есть надобно. Да еще песни петь.
Но Саня его обрезал:
— Жених на свадьбе голоса не имеет. Жениху слово — последнее.
Спор пришлось прекратить — в хату уже начали собираться гости. Не замеченная никем, тихонько протиснулась среди гостей и Алиса.
Дед Егорыч запротестовал:
— Не по правилам это. За невестой надо к ней во двор ехать.
— Ладно, где уж тут по правилам жить, — сказала Алиса, — открывайте свадьбу, да поскорей, выпить хочется.
Дед Егорыч с удивлением на нее поглядел — вид у Алисы был отчаянный.
Вдовы сели в куток и запели:
Алиса зажала в кулак косу и заплакала.
— Ты чтой-то ревешь, весь порядок нам нарушаешь? — упрекнул ее бригадир, и на вдов тоже прикрикнул: — Перестаньте голосить, сперва тост провозгласить требуется.
Он призвал за столом всех ко вниманию и начал:
— Дорогие товарищи колхозники! Скажу вам твердо и откровенно — я рад. Я рад тому, что у нас в Стариках за последние десять лет это первая свадьба. О чем это говорит? Это говорит о том, что и стариковская бригада выходит на передовые рубежи, так сказать… И в то время, как американские империалисты…
— Горько! — крикнула бабка Аксинья. Она сидела за печкой и ничего не слышала. Дед Егорыч так и ожег ее взглядом, но вовремя спохватился — повернулся к Алисе. Та залилась вся румянцем и отвернулась. За столом наступила тягостная тишина — все ждали, что будет дальше.
Спас положение Саня Маленький, недаром же он был бригадиром.
— Но я еще не закончил, уважаемые товарищи колхозники, — сказал он, и все облегченно вздохнули. А внук Егорыча Славка, воспользовавшись минутой, снова растянул гармонь:
— Так давайте же выпьем за счастье и согласье молодых! — заглушая гармонь, крикнул Саня.
— Радости вам!
— Деток поболе!
После второго тоста, который провозгласил сам дед Егорыч — за мир во всем мире, — ринулись в пляс вдовы — Лида, Ксеня и Аннушка. Они плыли по кругу, как утицы, и разом взмахивали платочками.
— Выходи, подруг! — стали зазывать они и Алису. — Попляши напоследок в девках-то.
Алиса не стала упрямиться. Она вышла из-за стола, закинула за спину косу и плавно повела руками туда-сюда. Потом будто вздрогнула и пошла сыпать тонкими каблучками, как только не сломятся.
Дед Егорыч, сидя в красном углу, расправил на голове пробор. Ему понравилось, что Алиса назвала его по-молодому — залеточкой, и не выдержал, ноги так и заходили под столом.
— Эх, гармонист, ударь шибче-ка!
Он не стал соревноваться с Алисой в выбивании дробей, а с ходу ударил вприсядку — половицы и те застонали. Так он и шел по кругу, пытаясь догнать Алису, но та бойко увертывалась от него, не давалась. Один раз только и удалось Егорычу догнать ее, ухватить за косу, но Алиса так рванулась вместе с косой, что Егорыч чуть не упал на кругу.
Саня между тем на правах бригадира и дружки снова зазывал всех к столу.
«Вот чудак — в лес удрал, — подумал Леха об отце, — а тут свадьба какая веселая».
И решил: «Пойду-ка я поищу его. Он небось и не знает даже, какая тетя Алиса сегодня красивая».
Где-то за спиной оставались звуки гармошки, затухали людские голоса, потом уже и собак не стало слышно — Леха шел по лесу и, чтоб не было страшно, посвистывал. Так ему отец всегда говорил:
— Страшно — посвистывай.
Впрочем, Лехе не было страшно, если б не ветер. Гудит, завывает в вершинах сосен, как все равно волк голодный. Леха старается не думать про волка, и чем больше он не думает, тем больше думается. А сзади тихо так, тихо кто-то по пяткам крадется. Остановился Леха и — раз! — обернулся: никого нет, а как пойдет — шаги снова вдогонку, мягкие, осторожные. Тени от веток тоже шевелятся, как живые. А тут еще сова как ухнет замогильным голосом:
«Спать хочу!»
— Ну и спи, — сердится Леха, — хочешь спать, и ложись, а что людей зря запугиваешь?