— Да плюнь ты на эту должность. Что мы без нее не проживем? — И грозилась: — На следующем выборном я сама против тебя выступлю.
— Смелости не хватит.
— Хоть бы немного пожить, как люди живут. Вон учительница Клавдия Ивановна. Как летние каникулы, так она и пошла по свету шастать. На самой Кубе уже побывала!
— Ты тоже на Кубу хочешь? — смеялся Иван Макарович.
— А что? Хоть будет что вспомнить на старости лет. А тут…
Нет, не сказала она тогда мужу, лишь про себя подумала: «Одно только звание, что жена председателя, а как возилась всю жизнь в навозе, так и теперь возись. На что деньги-то, на что? Хоть бы куда-нибудь съездить — охотку сбить. Куда там! Три года в отпуске не был. Все некогда. Подсчитать, сколько раз за последний месяц его дома видела. Раз пять, не больше. Вечером спать ложится, его еще нет. Утром проснется, его уже нет. В обед если заскочит, поспит с часок и опять на колеса».
Уже на подходе к ферме Надежду догнала Марина Квакина.
— Ну, девка, — сказала она, — совсем ты, видать, заполошилась. Платок наизнанку надела. А это к слезам!
— Ишь ты, гадалка-кудесница!
Надежда быстренько перевязала платок, поспешила к коровам. Задала корма, наладила доильные аппараты. «А ты, Забава, молчи, не реви — тебя еще рано доить. Вот принесешь тело́чка, тогда уж…»
Не успела Надежда наладить дойку, как к ней подлетела Марина:
— Ты что, оглохла? Забава телится!..
Подхватилась Надежда — ведро с водой опрокинула.
— Ох ты, никудышная, — корила она себя, спеша к проходу, — она уж давно меня зовет, а я — как оглашенная…
Мокрого, скользкого теленочка доярки осторожно положили на солому, и Забава принялась его облизывать.
— Ну вот, — облегченно вздохнула Надежда и повернулась к Марине, — а ты говорила — к слезам… Неверная, выходит, твоя примета.
— Может, и неверная, — согласилась та. — Не я ее выдумала. А ты с радости словно бы не в себе. Поглядела бы — бычок или телочка?
— Телочка, телочка, — засмеялась Надежда, — кормилица…
Стали думать, как назвать новорожденную.
— Лысуня, — предложила Надежда.
— Иди ты со своей Лысуней, — сказала Марина. — Надо что-нибудь посовременней. Фантазия, например, или Акселератка.
Подошел скотник Никита.
— Ишь, какая красавица. Рекордсменкой будет. В Москву вместе поедем. На выставку.
— Понравилось, — подмигнула товаркам Марина, — в одной клетке с быком сидеть. И чтоб тебя люди разглядывали.
— А что? Интересно! — засмеялся Никита. — Они нас разглядывают, а мы их. Кого я только там не перевидел! И белых, и черных, и желтеньких. Как яичко на пасху. А уж одеты! Не то, что вы — каждый день все в тех же халатах. Тьфу, смотреть на вас и то муторно!
— А то ты красавец! Да твой бык и то красивше тебя!
Надежда не слушала их перебранку, торопилась управиться с дойкой.
«Вот нескладеха, — запоздало корила она себя, — не взяла с собой Катьку. Она бы мне скоренько помогла. Да и теленочка хотела поглядеть. А теперь обидится: дескать, нарочно спать заставила…»
Мысли ее были суетливые, перескакивали с одного на другое, а руки тем временем делали свое дело: закрепляли соски, включали аппараты, сливали молоко в бидоны. Молока было много, и Никита, видя, что Надежда не справляется, подошел к ней:
— Давай подмогну, а то надорвешься, мужик любить перестанет.
— У тебя одно на уме. Седина в бороду, бес в ребро…
— Гляди, Надежда, пока ты с коровами возишься, как бы твой Иван к молодой не переметнулся.
— По себе судишь, Никита? — обожгла его взглядом Надежда.
— А хошь бы и по себе! Я тебе так скажу: как нашему брату за сорок перевалило, дюже мы охочи до молодого тела…
И он облапил проходившую мимо Марину. Та, недолго думая, хрястнула его кулаком:
— Думаешь, раз меня мужик бросил, то и лапать можно? Я тебя как лапну, что и лапалки отобью.
— Ничего, — потер скулу Никита, — зато пенсию хорошую назначат.
— Это за что ж тебе пенсию?
— А как же? На рабочем посту, стало быть, производственная травма.
— Ну, и шут ты, Никита…
Возвращалась Надежда с утренней дойки совсем раздосадованная. Разбередил ей душу Никита: «Как нашему брату за сорок перевалит…» Неужто и Ваня такой же? Да ведь и то рассудить: не пара она ему, ох не пара. И годами постарше, и умом потяжельше. Да и грамотенкой послабже.