— Бедная ты, моя, — заплакала Фрося, — все против тебя. Что ты им сделала? Что дм надо?
Юлюшка и Оксанка подошли к матери, прижались с обеих сторон, тоже заплакали, и лишь Гаврош крепился.
— Ну, развели нюни. Дядя Ваня, дед Степочка, успокойте вы их!
Только сейчас Фрося увидела Заграя. Он стоял под обгоревшей с одного боку яблоней и смущенно улыбался, потому что и сам был обгоревший: черными лохмотьями висела на его плечах рубаха, а по лицу, от виска и др подбородка, тянулся багрово-красный шрам. Рядом с ним суетился и дед Степочка.
— Ты уж прости нас, Фросюшка. Не уберегли мы твою избу. Прибежали, когда она уже со всех сторон занялась. Огонь, ведь он как разбойник. Так разбушевался — подойти страшно. Добро хоть скотину успели выгнать да барахлишко выволочь. А по избе не Горюй. Сгорела и сгорела, видно, судьба. Забирай деток, да пойдем ко мне.
— Никуда мы не пойдем! — заявила вдруг Фрося.
— Как не пойдете? А где же жить будешь?
— Здесь и будем! Пусть придет полюбуется, как своих же родненьких по миру пустил!
— Мам, — сказала Юля, — гляди, банька-то наша уцелела.
— Ура! Будем жить в баньке! — подхватил и Гаврош, а Оксанка, ни слова не говоря, стала карабкаться на печь. Вскарабкалась и уселась возле трубы, свесив ноги в красных резиновых сапожках. Вскоре к ней присоединился и Гаврош, осмотрелся, заявил:
— А хорошо тут! Все вокруг видать, как на самолете.
— А ты что — на самолете летал? — улыбнулась Юля.
— Не летал, так полечу!
«А им и горя мало, — подумала о детях Фрося. — Что бы ни случилось — забава».
Уже вечерело, и надо было думать о ночлеге. Но как ни упрашивал дед Степочка, к нему она не пошла. Заграй ведь там — что люди подумают? Отправила детей ночевать к бабке Анисье. Та на радостях и поросенка из избы выгнала.
— Пошел вон, разбойник! Ишь, обнаглел — на перине спать. Сегодня у меня есть кого на перину класть! — И она не то запела, не то запричитала: — Детыньки вы мои милые, погорельцы вы мои несчастные. Это что ж с вами сотворил батька ваш непутевый? Добро б издевался над женкой, так нет же — детишков и тех не пожалел. Своих же кровненьких…
Она еще долго причитала над ними, когда те уже и спать улеглись, и не только над ними, но и над собой:
— А я-то, бедная, горемычная, всеми покинутая, всеми заброшенная. Сколько было деток, и хоть бы один остался — старость мою пригреть. Раскидало их по свету, как бездомников, весточку и ту не пришлют.
Со своего подворья Фрося слышала причитанья бабки Анисьи, жалко ей было ее одинокую старость, а за чужим горем забывалось и свое.
У бабки Анисьи было шестеро сыновей и только одна дочь — самая младшенькая. Сыны росли крепкими, здоровыми, что Федор, что Юрка, что Степан, что Семка-сорвиголова, всех их Фрося помнила, а вот Настеньке — одногодке ее, ровеснице — бог здоровья не дал. Вроде бы ничем не болела, а хирела с каждым прожитым днем. Чего только не делала Анисья: и разными травками ее поила, и по утрам по росе босой водила, умывала «святой» водой — все равно не уберегла. Пришла однажды Фрося навестить подружку, а та лежит, как спит, но уже чужая, холодная. Осиротела Анисья, похоронив единственную свою любимую дочь, а тут и сыны стали уходить из дому — один за другим, один за другим. Конечно, ежели рассудить, времечко было тогда тяжкое, все, кто мог, бежали из деревень в города. Но ведь другие хоть и бежали, а не забывали родителей: то сами их навещали, то посылки присылали, деньжатами помогали. Анисью же забыли все. Ушли сыны из дому, как в воду канули. Не то что посылку, ни одного письмеца не прислали, как будто и не было у них матери, как будто в лесу под елкой родились и выросли.
Фрося убиралась со скотиной, а сама все думала про старую: ну, уедет она, а бабка Анисья как же? Дед Степочка? Хуже нет старость встречать в одиночестве — никому ты не нужен, ни одной живой душе. Кто знает, может, и ей так придется? Хотя что загадывать о том, что будет, разобраться бы в том, что есть. Прямо-таки голова раскалывалась у нее от всяческих дум. И были они одна чернее другой.
Зашуршала трава, и Фрося насторожилась: кто-то шел берегом, крался в темноте, будто вор.
— Кто здесь?
— Я это. Чего испугалась? — ответил голос Заграя. — Темень, хоть глаз коли. Ты где?
— Левей бери. Да гляди не споткнись, тут пни кругом.