Фрося почти забыла о нем, но Василий все же еще раз о себе напомнил. Прикатил как-то уже под вечер, и не на чем-нибудь, а на бульдозере. Фрося с Юлюшкой в огороде копались, морковку пололи. Вдруг загремело над речкой. Смотрят, а бульдозер по дороге прет, к их усадьбе сворачивает. Не успели опомниться, как Васька развернул бульдозер и двинулся прямо на печку.
— Ты что, бес, делаешь? Печка тебе мешает? — крикнула Фрося и остановилась перед ней. Дескать, если нет у тебя совести, давай и меня вместе с печкой с лица земли сковыривай.
Юля тоже заплакала, закричала. На их крики прибежал с места строительства дед Степочка. Сразу же оценив обстановку, стал рядом с Фросей, сказал с угрозой Василию:
— Печку не трожь! Не тобой сложена!
— Может, тобой? — захохотал Василий. — А ну, уходи с дороги! Зашибу!
— Шибай! А ее рушить не дам!
Дед Степочка так смело двинулся на Ваську, что Фросе вдруг подумалось…
«А что? Все сходится. Долго отсутствовал. Вернулся. Про родинки говорил. Как же это я раньше не догадалась?»
— Так это ты, дед Степочка? — тихо спросила Фрося. — Твоя это печка?
И дед Степочка, опустив голову, признался:
— Моя.
Он стянул с головы картуз и так стоял перед Фросей, будто прощения у нее просил.
— Мама так тебя ждала. Что ж ты не приходил? — спросила Фрося.
— Пришел вот.
— Поздно, — вздохнула Фрося и добавила: — Не надо было тебе вообще уходить — вот что!
— Так ведь она велела, — попытался оправдаться дед Степочка.
— Мало ли что велела? А ты и послушался… Не слову верь, а сердцу.
Василий глазами лупал — ничего не понимал, О чем они? Понял лишь одно, что с бульдозером ничего у него не получится. Не давить же людей, в самом деле. Еще отвечать придется. В его затуманенной голове ворочался, созревал другой план. Что, если зайти с тыла? Так, чтобы никто не заметил. Правда, Юлька все время вертится под ногами, но Василий молча пригрозил ей кулаком.
Воспользовавшись тем, что жена стоит и тихо беседует о чем-то с дедом Степочкой, Василий обогнул стороной двор, сад, зашел со стороны речки. Приставив к печке какую-то обгорелую бочку, он тихонько влез наверх — здесь его уже никто не достанет — и принялся за трубу. Он надавил на нее плечом, но труба не поддалась. Неужто придется разбирать ее по кирпичику? Но такая длительная работа в планы его не входила.
«Динамиту б достать, — мечтательно подумал Василий. — Вот бы рвануло! Но где его достанешь?..»
Так он стоял на печке и размышлял, пока не почувствовал, что она вдруг вздрогнула под ним и поехала.
А это дед Степочка. Увидел, что Васька перехитрил их, решил свой резон выставить.
— Ах так? — сказал он. — Ну, тогда покрутись маленько.
Он все сильней и сильней крутил ручку, и печка завертелась ни колесе.
— Останови! — закричал Василий, ухватясь за трубу, чтоб не упасть.
— Нет, ты покрутись! Покрутись!..
Наконец печка не выдержала и рухнула вместе с Василием.
— Ну, добился своего? — спросила Фрося, когда он, красный от кирпичной пыли, выполз из-под обломков. — А теперь давай отсюда, чтоб я тебя век не видела. Да побыстрей, пока я добрая…
Когда Василий, ругаясь самыми черными словами, укатил прочь на своем бульдозере, Фрося опустилась на обломки кирпичей, заплакала.
— Не уберегла я печку, не уберегла. Мамушка, родненькая, ты уж прости меня, горькую…
Она плакала и плакала, не могла успокоиться, хоть дед Степочка и утешал ее:
— Не плачь. Не убивайся. Старое и должно умирать. Чтоб новому жизнь дать. А ты… воспари душой! Над сутолокой всей жизни — воспари! Мать не сумела себя превозмочь, так хоть ты… Не заковывай сердце в кандалы. Дай душе воспарить — Фросюшка…
— И воспарю! — все еще плача, пообещала деду Степочке Фрося. — Воспарю…
Подходило к концу лето, листья на деревьях стали уже понемногу желтеть. Зато в саду налились и созрели яблоки, груши, вишни и сливы. Правда, собирать их было некому, и они обреченно падали в траву, никому не нужные.
Днем и ночью плыл над Лупановкой сладко-приторный запах гниющих плодов. Кто и оставался еще живой в деревне, тем было не до сбора яблок и слив. У них были дела поважнее. И настал наконец день, когда бывший старшина Иван Иванович Заграй распахнул перед Фросей двери новой добротной избы.
— Будь добра, заходи и будь в доме хозяйкой!
Фрося зашла и увидела широкую белую печь, стоящую как раз посредине избы.
— На колесе? — робко спросила она.
— На колесе.
— А где же ручка?
— Зачем ручка? — ответил Заграй. — Век техники. Я ее на фотоэлементе сделал.